Ковчег! Ковчег! Хронос! Я
подозревал, что попытка к бегству также запрограммирована. Нам никуда не
уйти. Редактор, материализовавшийся прямо из воздуха, торопливо дергал
меня за рукав: Что вы стоите! Скорее! Скорее! Нам ни в коем случае нельзя
здесь задерживаться!.. - Он тащил меня от калитки и заметно прихрамывал,
осторожно ступая на поврежденную ногу. Вид у него был неважный: голова
перевязана, скулы обметала за ночь мыльная неопрятная щетина, лихорадочные
пятна румянца горели на щеках - выбивалась из пиджака рубашка с казенным
штемпелем, и болтались завязки на каких-то немыслимых дореволюционных
парусиновых тапочках. Видимо, из больницы. Он вчера неудачно споткнулся на
лестнице - сотрясение мозга, ушибы. Его увезла "скорая". Во всяком случае,
так он рассказывал, потирая коленную чашечку. Эта была его _в_е_р_с_и_я_.
"Гусиная память". Он был обречен. - Вы мне кое-что обещали, - пробурчал я
сквозь зубы. И редактор на ходу протянул розовый толстый квадратик,
сложенный во много раз. - Возьмите, чуть не забыл. Поезд - семь ноль
четыре, вагон тринадцатый, место пятьдесят один, боковое. Плацкарт. Но я
думаю, что и плацкарт сойдет. - Он едва не уронил билет. Я перехватил его
и засунул в потайное отделение, где уже лежал точно такой же плотный и
тугой квадратик, полученный мною вчера. - А меня отсюда выпустят? - Будем
надеяться. - Значит, есть шансы? - Если попадете на вокзал, - задыхаясь,
объяснил редактор. - Надо явиться минуты за две до отправления. Тогда -
хроноклазм, сдвиг по фазе, времена совмещаются. Пока поезд на станции,
волноваться нечего... - Он присаживался и хватал корневищный дерн,
осторожно примериваясь к обрыву. - Откуда это известно? - недоверчиво
спросил я. Редактор пожал плечами. - Говорят. - Говорят?!.. - Говорят.
Все, конечно, будет зависеть от того, насколько велики отклонения. -
Редактор растерянно обернулся. - Послушайте, а зачем вам билет? Мы сейчас
доберемся до Лавриков, и вы спокойно уедете на автобусе. - Пригодится, -
ответил я.
Мы спускались по кремнистой неровной промоине, пересохшим желобом
уходящей вниз. Дно ее было отвердевшее и плоское, как доска, подошвы
неудержимо соскальзывали, мелкие камешки, рождая перещелк, осыпались нам
вслед. По обеим сторонам распахнулись безотрадные картофельные
пространства - в волосатой пыли. Крысиные следы были повсюду. Влажной
грязью пересекали они тропу, огибающую валуны, подминали невысокий
травяной бордюр на обочине, который так и не распрямился, и по серым
раздавленным бороздам, выворачивая клубни и чернозем, переваливали за
округлый горизонт. Я бы никогда не догадался, что это - следы: широченные
пятипалые отпечатки, когтями врезающиеся в землю. Даже на обтертых камнях
белели свежие сахарные царапины. Редактор вздернул растопыренную ладонь:
Осторожно, не наступите! - А в чем дело? - спотыкаясь, спросил я. - Очень
плохая примета. - И чем же она плохая? - спросил я. - Говорят, что сожрет
Младенец. - А вы верите в Младенца? - изумленно спросил я. - А вы не
верите в него? - в свою очередь спросил редактор. - Но это же слухи,
вымысел, - сказал я. - Там, где нет правды, слухи становятся реальностью,
- сказал редактор. - Все равно не могу поверить, - озираясь сказал я. - Я
тоже сначала не верил... - А теперь что же? - шепотом спросил я. - А
теперь верю, - сухо ответил редактор. Он цеплялся за ветви кустарников и
заметно прихрамывал, боязливо ступая на поврежденную ногу. Вид у него был
неважный: левая рука перевязана, на морщинистой коже - ссадина, скулы
обметала мыльная неопрятная щетина. Он вчера неудачно споткнулся на
лестнице - сотрясение мозга, ушибы. Его увезла "скорая". По крайней мере,
так он рассказывал, потирая разбитый локоть. Это была всего лишь
в_е_р_с_и_я_. "Гусиная память". Я не верил ни единому его слову. Он не
спотыкался вчера на лестнице. Он сегодня ночью выбросился с чердака
гостиницы. Третий этаж. Булыжник. Насмерть. - Вы мне кое-что обещали, -
процедил я сквозь зубы. И редактор обернулся на ходу: Да-да, конечно, -
передавая розовый толстый квадратик, сложенный во много раз. - Поезд семь
ноль четыре, вагон тринадцатый. Послушайте, а зачем вам билет? Мы сейчас
доберемся до Лавриков, и вы спокойно уедете на автобусе... - Я вздрогнул.
Будто черная молния просияла окрест. Будто колдовская и беззвучная молния,
- озаряя собою половину мира, превращая его в негатив и выхватывая только
фосфор земли, на котором шевелились редкие угольные травинки. Хронос!
Хронос! Ковчег! Низкий и плаксивый голос неожиданно сказал неподалеку:
Болит моя голова, болит-болит, ох, болит моя голова!.. - А высокий и очень
спокойный дискант терпеливо ответил ему: Не двигайся, папа... - А чего же
такого? - поинтересовался голос. - Кажется, еще одна гусеница... - Так за
жабры, за жабры ее!.. - простонал, надрываясь, голос. - Не могу, тут -
угнездились... - Ох, болит-болит, никакой помощи от сыночка... - Вот она,
папа!.. - Тьфу, пакость волосатая! Плюнь на нее!.. - Я тебе, папа,
хлорофос притащил... - Слава тебе, господи, хоть раз вспомнил об отце... -
Целая бутылка... - Лей!.. - А куда лить, папа?.. - Прямо в дыру лей... -
Повернись немного... - Чтоб они сдохли, проклятые!.. Ой-ей-ей!.. -
Осторожно, папа!.. - Ой-ей-ей!.. - Не двигайся!.. - Ой-ей-ей, что ты
делаешь, ты убить меня хочешь!.. - Тощий и нескладный человек, словно
вывихнутый в суставах, сидел прямо на борозде, расставя босые ноги и
поддерживая обеими ладонями громадную, как котел, шишковатую голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83