не просто своей затруднительностью, а тем, что этот социальный карантин, сам по себе диковинка, является заповедником многих других достопримечательностей.Тембинок, подобно большинству тиранов-консерваторов, как большинство консерваторов, пылко приветствует новые идеи и, исключая сферу политики, склоняется к полезным реформам. Когда приплыли миссионеры и заявили, что знают истину, он охотно принял их, посещал богослужения, выучил молитву «Отче Наш», стал их послушным учеником. Таким образом, используя подобные подвернувшиеся случаи, он выучился читать, писать, считать и говорить на своем особом английском, очень непохожим на обычный «бичламер», гораздо более неразборчивом, выразительном и сжатом. Завершив образование, он стал критически относиться к этим новым обитателям острова. Подобно макинскому Накаеиа, он восхищался тишиной на острове, которая нависает над ним, словно гигантское ухо, ежедневно выслушивает донесения шпиков и предпочитает, чтобы подданные пели, а не разговаривали. Церковная служба, и особенно проповедь, разумеется, стали нарушениями: «Здесь, на свой остров, говорит я, — как-то заметил он мне. — Мои вожди не говорить — они делать то, что я сказал». Тембинок посмотрел на миссионеров, и что же увидел? «Увидеть, что канак говори в большой доме!» — воскликнул он с сильной ноткой сарказма. Однако король вытерпел этот опасный спектакль и, возможно, терпел бы дальше, если б не возникло новое осложнение. Он, пользуясь его собственными словами, «посмотреть снова», и канак уже не говорил, а делал нечто худшее — строил склад для копры. Были задеты главные интересы короля, под угрозой оказались его доход и прерогатива. Кроме того, он решил (и ему в этом кое-кто помог), что торговля несовместима с заявлениями миссионеров. «Если миссионер думает „хороший человек“ — очень хорошо. Если он думает „копра“ — нехорошо. Я отправить его отсюда судно». Такова была краткая история миссионерства на Апамаме.Подобные депортации — явление довольно обычное. «Я отправить его отсюда судно» служит эпитафией многим, его величество оплачивает проезд изгнанника до очередного места службы. Например, будучи страстным любителем европейской еды, Тембинок несколько раз добавлял к своей челяди белого повара, и все они один за другим были изгнаны. Повара со своей стороны клялись, что не получали зарплаты; король со своей, что они так обманывали и обкрадывали его, что это становилось нестерпимым. Возможно, правдой было и то, и другое. Более значительным было дело агента, засланного (как утверждалось в рассказе) одной торговой фирмой, чтобы втереться королю в доверие, стать, если удастся, премьер-министром и манипулировать копрой в интересах своих нанимателей. Агент добивался власти, использовал свое обаяние, Тембинок терпеливо выслушивал его, и тот считал себя на верном пути к успеху; и вот на тебе! Как только к Апемаме подошло очередное судно, несостоявшегося премьера бросили в лодку, втащили на борт, оплатили его проезд, и с тем до свиданья. Но множить примеры нет нужды; чтобы узнать, каков пудинг, нужно его съесть. Когда мы прибыли на Апемаму, из множества белых, боровшихся за место на этом богатом рынке, оставался один — тихий, скромный, одинокий, жалкий отшельник, о котором король отзывается так: «Моя думает, он хороший; он не говорит».Меня с самого начала предупредили, что наш план вполне может провалиться, однако нам и в голову не приходило, что мы будем оставлены на сутки в тревожном ожидании и едва не получим категорического отказа. Капитан Рейд взял на себя основную задачу; как только король оказался на борту, и вопрос о «Хеннесси» был дружелюбно решен, он принялся выражать мою просьбу и делать краткий обзор моих достоинств и добродетелей. Вздор насчет того, что я сын королевы Виктории, мог сгодиться для Бутаритари; здесь об этом не могло быть и речи — я и теперь был представлен как «один из старейшин Англии», человек глубоких познаний, специально приплывший посетить владения Тембинока и стремящийся рассказать о них столь же стремящейся выслушать королеве Виктории. Король не дал никакого ответа и вскоре заговорил о другом. Можно было подумать, что он не слышал или не понял; только мы оказались объектом постоянного изучения. За едой Темби-нок разглядывал нас поочередно, задерживая на каждом почти на минуту суровый, задумчивый взгляд. При этом казалось, что он забыл о себе, теме разговора, обществе и углубился в раздумья; взгляд его был совершенно бесстрастным: я видел такой в глазах художников-портретистов. Основных причин депортации белых было четыре: обман Тембинока, повышенный интерес к копре, источнику его богатства и одной из основ его могущества, разговоры и политические интриги. Я считал себя непричастным ко всему этому, но как это показать? Копру я не взял бы даже в подарок: как выразить это поведением за обеденным столом? Остальные присутствующие разделяли мои неведение и замешательство. Разделили они и мое разочарование, когда после ужина и еще нескольких минут, посвященных этой разведке, Тембинок отбыл в молчании. Наутро возобновилось то же откровенное изучение, то же молчание; и лишь к полудню мне было внезапно сказано, что испытание я выдержал. «Я смотреть твои глаза. Ты хороший человек. Ты не лгать», — сказал король; комплимент для романтического писателя сомнительный. Впоследствии Тембинок объяснил, что судил не только по глазам, но и по губам. «Допустим, я вижу человек, — сказал он. — Я не знаю, хороший человек, плохой человек. Я смотреть в глаза, смотреть рот. Потом я знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100