Из его благодарственного письма, написанного на родном языке, я привожу несколько отрывков. Не завидую тому, кто сможет читать их без волнения.«Когда я увидел, что одного из ваших соотечественников, гражданина вашей великой страны, схватили и хотят изжарить и съесть, как свинью, я поспешил ему на выручку, исполненный жалости и огорчения злодеянием этих темных людей. За жизнь чужеземца я отдал свою лодку. Ее подарил мне Джеймс Ханнуэлл в знак дружбы. Я выкупил ею вашего соотечественника, чтобы его не съели дикари, не знающие Иеговы. То был мистер Уэлон, произошло это 14 января 1864 года.Что до моего доброго поступка по спасению мистера Уэлона, семя его пришло из вашей великой страны, его принесли ваши соотечественники, получившие любовь от Бога. Оно было посеяно на Гавайях, и я принес его для посева на эту землю, в эти темные места, дабы люди могли познать корень всего доброго и истинного, что есть любовь.Любовь к Иегове.Любовь к себе.Любовь к ближнему.Если у человека в достатке этих трех свойств, он добр и свят, как его Бог, Иегова, в своем триединстве (Отец, Сын и Святой Дух), единосущном и неразделимом. Если у человека есть два из этих свойств и недостает одного, это нехорошо; если есть одно и недостает двух, это совсем нехорошо; однако если он обладает всеми тремя, то является святым в библейском смысле.Это замечательная вещь, которой ваша великая страна может гордиться перед всеми другими странами на земле. Из вашей великой страны драгоценнейшее семя было принесено в страну мрака. Оно посеяно здесь не пушками, военными кораблями и угрозами. Оно посеяно невежественным, забытым, презренным. Таково было принесение слова Всемогущего Господа в эту группу Нуухивы. Велик мой долг перед американцами, научившими меня всему, относящемуся к этой жизни и к будущей.«Как я оплачу твою милость ко мне?» Так Давид вопрошал Иегову, и так вопрошаю тебя я, президент Соединенных Штатов. Единственная моя оплата — то, что я получил от Господа — любовь (алоха)». Глава одиннадцатаяЧЕЛОВЕЧИНА. КАПИЩЕ КАННИБАЛОВ Ничто не вызывает у нас такого отвращения, как каннибализм, ничто так сокрушающе не разлагает общество; ничто, можем мы утверждать со всей вероятностью, не может так ожесточать и растлевать души тех, кто практикует его. И однако мы сами почти так же выглядим в глазах буддиста или вегетарианца. Мы поедаем тела существ с такими же склонностями, страстями и органами, как наши; мы питаемся детьми, хотя и не своими; и бойня ежедневно оглашается воплями боли и страха. Конечно, мы отличаемся от каннибалов; однако нежелание многих народов есть собаку, животное, с которым мы живем чуть ли не в тесной близости, показывает, как поверхностно это отличие. Свиньи служат островитянам основной животной пищей; и я, с оживленным каннибальским окружением разумом, не раз наблюдал их характер и то, как они умирают. Многие островитяне живут вместе со свиньями, как мы с собаками; те и другие располагаются у очага с одинаковой свободой; островная свинья энергична, предприимчива, сообразительна. Она очищает от скорлупы кокосовые орехи и (как мне говорили) выкатывает их на солнце, чтобы они трескались; она является грозой овечьих пастухов. Миссис Стивенсон видела свинью, бежавшую к лесу с ягненком в пасти; я видел другую, пришедшую быстро (и ошибочно) к выводу, что «Каско» тонет, и пустившуюся вплавь по хлынувшей на палубу воде к поручню в поисках спасения. В детстве нам говорили, что свиньи не умеют плавать; я знал такую, которая выпрыгнула за борт, проплыла пятьсот ярдов до берега и вернулась в дом хозяина. Однажды на Таутире я стал обладателем множества свиней; поначалу у меня в загоне почти все животные чувствовали себя великолепно; маленькая свинка, у которой болел живот, подошла и стала взывать о помощи, словно ребенок; там был крепкий кабан, которого мы назвали Католикус, поскольку католики подарили его жителям деревни, он был мужественным и дружелюбным, правда, когда он ел, ни одно животное, будь то свинья или собака, не осмеливалось подходить к нему; к людям он вовсе выказывал ту угодливую привязанность, которая так характерна для низших животных и которой они, видимо, главным образом и обязаны своему названию. Однажды, посещая свой свинарник, я с удивлением увидел, что Католикус бросился от меня с воплями ужаса, я пришел в полнейшее смятение, узнав причину. В то утро зарезали свинью; Католикус видел убийство, понял, что живет на бойне, и его уверенность и жизнерадостность исчезли. Мы долгое время не трогали Католикуса, но он больше не мог видеть двуногое существо, и мы не могли без смущения встречать его взгляд. При акте заклания Католикуса я помогал, держал его за ухо; вопли жертвы, думаю, я смог бы перенести, но забой проводился неумело, и передался нам его ужас: маленькое сердечко билось в одном ритме с нашими сердцами. На таких вот «страшных основаниях» держится жизнь европейца, и однако же европейцы являются одной из наименее жестоких рас. Атрибуты убийства, орудия жестокости, дающие ему возможность существовать, тщательно скрыты; на поверхности царит предельная чувствительность; и дамы падают в обморок при рассказе о десятой части того, на что способны мясники. Некоторые будут в душе негодовать на меня за грубость этого абзаца. Точно так же обстоит дело с островными каннибалами. Они не жестоки; если не считать этого обычая, их племя очень добродушно; говоря по справедливости, резать мясо мертвого человека гораздо менее жестоко, чем угнетать его при жизни; и даже жертвы их аппетита при жизни получали мягкое обращение, потом их в конце концов неожиданно и безболезненно приканчивали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100