Когда они подошли к дому, Киано вышел на веранду и громко приветствовал Кеаве. Услышав его имя, девушка пристально взглянула на него, так как слава Сверкающего Дома дошла и до ее ушей, и, понятно, такой дом был для нее большим искушением. Весь вечер они веселились вместе, и при родителях девушка была смела на язык и подтрунивала над Кеаве, потому что отличалась живым умом. На следующее утро Кеаве поговорил с ее отцом, а потом разыскал девушку.
– Кокуа, – сказал он, – ты высмеивала меня весь вечер, и еще не поздно приказать мне уйти. Я не хотел называть свое имя, потому что у меня такой прекрасный дом, и я боялся, что ты станешь слишком много думать об этом доме и слишком мало о человеке, который тебя любит. Теперь ты знаешь всё и, если хочешь, чтобы я ушел, скажи Это сразу.
– Нет, – ответила Кокуа, но на этот раз она не смеялась, и Кеаве больше ни о чем не стал спрашивать.
Вот как произошла помолвка Кеаве. Всё свершилось очень быстро, но ведь и стрела летит быстро, а пуля еще быстрей, и обе они попадают в цель. Всё свершилось очень быстро, но чувства их от этого были не менее глубоки, и мысль о Кеаве пела у девушки в сердце, и голос его слышался ей в шуме прибоя, бьющего о черную лаву, и ради человека, которого она видела только два дня, она готова была покинуть мать и отца и родной кров. А в это время Кеаве несся вверх по горной тропинке мимо пещер, где покоились короли, и цоканье копыт и голос всадника, распевавшего от радости, эхом отдавались в пещерах. С песней приехал он в Сверкающий Дом и сел за трапезу на широком балконе, и китаец удивился, услышав, что его хозяин поет за едой. Солнце скатилось в море, и пришла ночь, а Кеаве разгуливал по балконам при свете ламп, и песня его, несущаяся с горы, будила на кораблях моряков.
– Вот я стою в своем доме высоко над морем, – сказал он себе. – Я достиг вершины. Жизнь не может быть лучше. Теперь она начнет склоняться к закату. В первый раз я зажгу нынче свет во всех комнатах, и вымоюсь в своем чудесном бассейне с горячей и холодной водой, и лягу спать один в брачной опочивальне.
Он разбудил китайца и приказал ему нагреть воду, и, возясь у топки, тот слышал, как хозяин радостно распевает наверху в освещенных комнатах. Когда вода согрелась, слуга крикнул об этом Кеаве, и тот пошел в ванную, и китаец слышал, как хозяин поет, наполняя водой мраморный бассейн, слышал, как он поет и как пение прерывается в те минуты, когда Кеаве снимает одежды. И вдруг песня оборвалась. Китаец слушал и слушал, он окликнул Кеаве и спросил, всё ли в порядке, и Кеаве ответил ему «да» и велел ложиться, но в Сверкающем Доме больше не звучала песня, и всю ночь напролет слуга слышал, как хозяин мерит шагами балкон.
А дело было вот в чем: когда Кеаве, собираясь выкупаться, разделся, он заметил у себя на теле пятнышко, вроде лишая на скале. И тогда-то умолкла его песня, ибо Кеаве знал, что означает это пятнышко, он знал, что его поразила проказа.
Любому горько заболеть такой болезнью. И любому горько было бы оставить дом, красивый, удобный, покинуть всех друзей и отправиться на северное побережье Молокаи, где нет ничего, кроме голых скал и морских бурунов. Но что может сравниться с горем Кеаве, Кеаве, который только вчера встретил свою любовь, только сегодня завоевал ее, а теперь видит, что все надежды вмиг разлетелись, как хрупкое стекло.
Несколько минут он сидел на краю бассейна, затем с криком вскочил и, выбежав на балкон, стал метаться взад и вперед, объятый отчаянием.
«С охотой покинул бы я Гавайи, родину моих предков, – думал Кеаве, – с легким сердцем оставил многооконный свой дом, стоящий у горной вершины. Храбро отправился бы в Молокаи, в селение Калаупапа, укрывшееся под сенью утесов, чтобы жить там с прогневившими бога и умереть вдали от могил своих предков. Но за какие злые дела, За какие грехи послана мне была вчера встреча с Кокуа, выходящей из моря?! О Кокуа – похитительница сердца! Кокуа – свет моей жизни! Никогда не назвать мне тебя своей женой, никогда больше не взглянуть на тебя, никогда не коснуться твоего тела! Только об этом, только о тебе, о Кокуа, скорблю я так неутешно!»
Теперь вы видите, какой человек был Кеаве. Ведь он мог жить в Сверкающем Доме долгие годы, и никто не узнал бы о его болезни. Но на что была ему эта жизнь, если он должен потерять Кокуа? Конечно, он мог бы жениться на Кокуа, и многие так бы и сделали, потому что у них души свиней, но Кеаве любил девушку, как настоящий мужчина, и ни за что не причинил бы ей зла и не навлек бы на нее опасность.
Уже после полуночи Кеаве вдруг вспомнил про волшебную бутылку. Он прошел на веранду за домом, и в памяти его встал тот день, когда он увидел духа, и холод пробежал по его жилам.
«Страшная штука эта бутылка, – думал Кеаве, – и страшен дух, и страшно навлечь на себя пламя ада. Но нет у меня другой надежды излечиться от болезни и взять Ко-куа в жены. Я не убоялся связаться с дьяволом ради какого-то дома, – так неужели у меня не хватит мужества снова испросить у него помощи, чтобы Кокуа стала моей?»
Тут он вспомнил, что на следующий день мимо должен пройти «Чертог» на обратном пути в Гонолулу. «Туда-то мне и следует отправиться прежде всего, – подумал он, – и повидать Лопаку. Ибо теперь единственное мое спасение в бутылке, от которой я так рад был избавиться».
Ни на миг не сомкнул он глаз, пища застревала у него в горле, но он послал письмо Киано, и к тому времени, когда пароход должен был подойти к берегу, спустился верхом, мимо могил под утесами, к морю. Лил дождь, лошадь шла с трудом; Кеаве глядел на черные пасти пещер и завидовал мертвецам, которые спали вечным сном, покончив со всеми земными тревогами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11