Я что хочу сказать – если посмотреть, какой долгий мир царил в Европе перед этой резней, может показаться, что у передышки был шанс затянуться. И если бы мы не спустили большую часть двадцатого столетия на фашизм, и коммунизм, и все остальные «измы» – на всю эту чепуху, – может быть, мы и смогли бы построить что-нибудь достойное… И кстати, что бы там ни говорила Джейни, модерн был последним движением в графическом искусстве, которое действительно чего-то стоило. Я закончила.
Сэм Монкрифф в свою очередь взял слово.
– Конец восьмидесятых – тогда в Конгрессе было несколько слушаний насчет глобального потепления, на которые никто не обратил внимания… Еще Монреальские соглашения по хлорофторуглеродам – если бы их приняли, добавив серьезные поправки насчет СО2 и метана, то сегодня все выглядело бы намного лучше. Скорее всего, плохой погоды мы бы все равно не избежали, но она не была бы настолько плохой. Конец восьмидесятых, определенно. Я закончил.
Рик Седлеттер, встав, буркнул:
– То же, что Грег, – и сел на место. Встал Питер Виерлинг.
– Может быть, это лично мое мнение, но мне всегда казалось, что если бы персональные компьютеры появились в тысяча девятьсот пятидесятых, а не в тысяча девятьсот семидесятых, это бы сэкономило всем кучу времени. Ну да чего уж теперь…
Он сел. Встал Сарыч.
– Я думаю, все было потеряно вместе с Лигой Наций в двадцатые годы. Идея была отличная, и только США со своим совершенно дебильным упрямым изоляционизмом загубили все на корню. Первые дни авиации тоже могли бы дать гораздо больше шансов – крылья над всем миром и все такое… Ужасно жаль, что Чарльзу Линдбергу Линдберг, Чарльз (1902–1974) – американский летчик, совершивший в 1927 г. первый трансатлантический перелет.

так нравились фашисты. Я закончил.
Жоан поднялась с места.
– Тысяча девятьсот сорок пятый. Организация Объединенных Наций могла бы построить все заново. Она пыталась, было несколько очень неплохих деклараций, но им так и не удалось довести дело до конца. Жаль. Я закончила.
Встал Джо Брассье.
– Я согласен с Жоан насчет тысяча девятьсот сороковых. Мне кажется, что человечество так и не оправилось до конца после лагерей смерти. И после Хиросимы. После нацистских лагерей и атомной бомбы стал возможен любой ужас, и больше нельзя было быть ни в чем уверенным… Люди так и не выпрямились после этого, с тех пор они всегда ходили пригнувшись, дрожа и испуганно оглядываясь. Иногда мне кажется, что я бы предпочел бояться неба, чем бояться других людей. Может быть, дело даже и стоило того – заиметь плохую погоду, но при этом избежать ядерного Армагеддона и геноцида… Я не отказался бы обсудить это с вами позже, профессор Логан. Пока что я закончил.
Затем высказалась Эллен Мэй:
– Я? Если уж кого-нибудь обвинять, то я обвиняю Колумба! Пятьсот тридцать девять лет угнетения и геноцида! Я обвиняю Колумба и еще того ублюдка, который выдумал магазинную винтовку. Вы никогда бы не услышали ни о каком эф-шесть на этих равнинах, если бы здесь по-прежнему паслись бизоны… Но все это я уже не раз говорила, и я закончила.
Встал Эд Даннебекке.
– Как ни забавно, но мне кажется, что во время Французской революции была очень хорошая возможность, но они упустили ее. Европа потратила следующие два столетия, пытаясь сделать то, что Революция в тысяча семьсот восемьдесят девятом году держала в своих руках. Но стоило им начать эти свои публичные обвинения, вляпаться во всю эту мерзость… Черт подери, когда во времена чрезвычайного положения по кабельному телевидению начали показывать эти треклятые публичные обвинения, я сразу понял, что режим потерял свою хватку! Давайте, скормите их всех мадам Гильотине, и Революция пожрет своих детей, это уж как пить дать… Да, запишите за мной: тысяча семьсот восемьдесят девятый. Я закончил.
Джефф Лоуи, встав, пробормотал:
– Я не очень хорошо разбираюсь в истории. Прошу прощения.
Поднялся Микки Киль.
– Я бы сказал, мы потеряли контроль, когда не стали бороться за ядерную энергию. Можно было организовать все гораздо лучше – и заводы, и системы утилизации, но никто не стал этим заниматься из-за нравственного пятна, оставшегося у нас после Хиросимы. Люди пугались до смерти при мысли о любой радиации, хотя несколько лишних кюри не представляют никакой реальной опасности. Мое мнение – пятидесятые. Когда те, кто занимался атомной энергией, стали прятаться за всю эту чепуху насчет военной безопасности, вместо того чтобы попытаться сделать расщепление ядра безопасным для реальных людей в реальном мире. И вот взамен мы получили совершенно естественный СО2, и СО2 разрушил наш мир. Я закончил.
Джерри поднялся с места.
– Мне кажется бесплодным искать первопричины или пытаться возложить вину на кого-то конкретно. Атмосфера – система хаотическая; человечество могло избежать всех этих ошибок и тем не менее оказаться перед той же самой развязкой. Это решает вопрос о том, когда мы потеряли контроль над своей судьбой: мы не имеем такого контроля сейчас, и я сомневаюсь, что мы вообще когда-либо имели его.
– Здесь я согласна с Джерри, – весело откликнулась Джейн. – Только могу сказать еще больше… Смотрите: если взглянуть на ледниковые отложения Эемской эпохи – это межледниковье, которое было перед последними оледенениями, – вы увидите, что тогда и речи не было о влиянии человека, и тем не менее погода была абсолютно безумной. Глобальные температуры скакали на восемь, девять, десять градусов на протяжении одного столетия! Климат был более чем нестабильным, и это было совершенно естественное состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124