Пожав плечами, Критик отвернулся к ближайшему терминалу. Это был компьютер ученого, наименее обветшалая машина во всем офисе. Он нажал последовательно четыре клавиши; си-ди-ром завертелся и выплюнул диск. Критик протянул диск Эдди.
– Все ответы вы найдете здесь, во всяком случае, те, какие я могу дать вам. Полное собрание моих сочинений. Прошу вас, возьмите диск. Скопируйте его и отдайте кому пожелаете, разумеется, с указанием копирайта. Стандартная академическая процедура. Уверен, этикет вам известен.
– Большое спасибо, – с достоинством отозвался Эдди, убирая диск в сумку. – Разумеется, у меня уже есть ваши труды, но я рад получить исправленное и дополненное издание.
– Мне говорили, за экземпляр собрания моих сочинений можно получить чашку кофе в любом кафе Европы, – раздумчиво произнес Критик и, вставив закодированный диск, нажал еще несколько клавиш. – По всей видимости, цифровое отоваривание еще не вышло в тираж, даже в литературе... – Он уставился на экран. – Чудненько. Я знал, что мне еще понадобятся эти данные. И уж конечно, мне не хотелось бы держать их у себя дома. – Он улыбнулся.
– Что вы собираетесь делать с этими данными? – решился спросить Эдди.
– Вы правда не знаете? – ответил вопросом на вопрос Критик. – И вы из ЭКоВоГСа, группы, кичащейся всепожирающим любопытством? Что ж, думаю, это тоже стратегия.
Он нажал еще несколько клавиш, потом откинулся на спинку кресла и вскрыл пачку сигарет.
– Какой стратегии?
– Новые элементы, новые функции, новые решения – я не знаю, что есть «культура», но я точно знаю, что делаю я.
Критик медленно затягивался, брови его сошлись у переносицы.
– И что же это?
– Вы хотите спросить, какова скрытая концепция? – Он помахал сигаретой в воздухе. – У меня нет «концепции». Борьбу нельзя низводить до одной простой идеи. Я возвожу здание мысли, которое не должно быть, не может быть низведено до единой простой идеи. Я возвожу структуру, которая, быть может, наведет на мысль о «концепции»... Сделай я большее, сама система пересилит культурное окружение... Любая система рационального анализа должна существовать внутри крепкого и слепого тела человеческих масс, мистер Дертузас. Если какой-то вывод мы и сделали из опыта двадцатого века, то это он по меньшей мере и есть. – Критик вздохнул, выдохнув облачко ароматного медицинского тумана. – Я сражаюсь с ветряными мельницами, сэр. Это долг... Часто это приносит боль, но одновременно приносит тебе невероятное счастье, поскольку ты понимаешь, что у тебя есть друзья и враги и что ты способен удобрить общество противоречивыми точками зрения.
– О каких врагах вы говорите?
– Здесь. Сегодня. Новое дата-сожжение. Это была необходимая стадия формального сопротивления.
– Здесь нехорошее место, – взорвалась Сардинка, или, точнее, Фредерика. – Я понятия не имела, что именно это наша сегодняшняя явка. Ни о какой безопасности здесь не может быть и речи. Жан-Артур, вы должны немедленно уйти отсюда. Вас тут могут убить!
– Дурное место? Ну разумеется. Но здесь столько мегабайтов на службе добра и на службе тех, кто творит добро, – так мало у нас внятных интеллектуальных трактовок истинной природы зла и его бытия... Жестокости и глупости и актов насилия и тьмы... – Критик вздохнул. – На деле, если б вам позволили заглянуть за коды, за какими герр Шрек столь мудро укрыл все свои архивы, собранные здесь данные показались бы вам довольно банальными. Руководства по совершению преступлений притянуты за уши и скверно написаны. Схемы для бомб, подслушивающих устройств, лабораторий по производству наркотиков и так далее плохо разработаны и скорее всего неосуществимы на практике. Порнография – ребячески незрелая и явно антиэротичная. Вторжение в частную жизнь представляет интерес только для вуайеристов. Зло банально – и ни в коей мере не столь кроваво-ало, каким рисуют его наши инстинктивные страхи. Это как сексуальная жизнь родителей – первоосновная и запретная тема и тем не менее объективно неотъемлемая часть их человеческой природы – и разумеется, вашей собственной.
– Кто намеревается сжечь это место? – поинтересовался Эдди.
– Мой соперник. Он зовет себя Нравственным Рефери.
– Ну да, я о нем слышал. Так он тоже в Дюссельдорфе? Господи Иисусе.
– Он шарлатан, – фыркнул Критик. – Фигура типа аятоллы. Популярный демагог для масс... – Он глянул на Эдди. – Да, да... и обо мне говорят в точности то же самое, мистер Дертузас, мне это прекрасно известно. Но, знаете ли, у меня две докторских диссертации. А Рефери – самозваный цифровой Савонарола. Вообще не ученый. Философ-самоучка. В лучшем случае художник.
– А разве вы не художник?
– В том-то и опасность... – Критик кивнул. – Некогда я был простым учителем, а потом меня озарило сознание моей миссии... Я начал понимать, какие произведения сильнее других, а какие чистой воды украшательство, декорация... – Вид у Критика внезапно стал тревожный, и он снова принялся пыхать сигаретой. – В Европе слишком много кутюр и слишком мало культуры. В Европе все окрашено дискурсом. Здесь слишком много знания и слишком велик страх низвергнуть это знание... Вы в НАФТА слишком наивно постмодернистские, чтобы страдать от этого синдрома... А Сфера, о, Сфера, она ортогональна и нашим и вашим устремленьям. Юг, разумеется, последний наш резерв аутентичного человечества, и это невзирая на свершаемые там онтологические зверства...
– Не понимаю, о чем вы, – потерянно сказал Эдди.
– Возьмите диск. Не потеряйте его, – серьезно ответствовал Критик. – У меня есть определенные обязательства, вот и все. Я должен знать, почему я сделал определенный выбор, и быть в силах защитить его, я должен защищать выбранное мной или рискнуть потерять все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17