Мерседес всегда носила аккуратную свежевыглаженную форму службы социальной помощи – ярко-синий жакет с красными погонами, узкие брючки и туфли на мягкой подошве.
Мерседес обслуживала пятнадцать пожилых женщин в качестве сотрудницы отдела социальной помощи и приходила два раза в неделю, обычно в отсутствие Миа. Она называла свою работу «домашним хозяйством», потому что это звучало точнее, чем «оказание социальной помощи», «инспекция здоровья» или «полицейский шпионаж».
– Что с вами случилось? – удивленно спросила Мерседес, отложив метлу и флакон с гелем. – Я думала, что вы на работе.
– Сегодня у меня тяжелый день. Трудное испытание. Мой друг при смерти.
Мерседес тут же проявила профессиональное сочувствие. Она взяла у Миа пальто:
– Я сейчас приготовлю вам раствор.
– Я не хочу пить раствор, – устало откликнулась Миа, устроившись за складным полированным кухонным столом. – Он дал мне лекарство для памяти. Эта мерзость до сих пор действует.
– А что за лекарство? – осведомилась Мерседес, сняв с головы сетку для волос и сунув ее в карман жакета.
– Двести пятьдесят миллиграммов энкефалокрилина.
– О, это ерундовая доза. – Мерседес распушила свои темные волосы. – Выпейте раствор.
– Я бы предпочла минеральную воду.
Мерседес придвинула раствор поближе к Миа и тоже села за кухонный стол. Она налила пол-литра дистиллированной воды, аккуратно вынула и раздавила несколько маленьких таблеток с минеральными добавками. Аппарат для растворов был самым сложным и дорогим из всех кухонных приборов в этом доме. Миа не считала себя ни транжиркой, ни прагматиком, но делала исключение для растворов. А также, честно признаться, любила хорошую одежду и гордилась этим. Еще она допускала ряд исключений для конвертов от старых видеоигр двадцатого века и си-ди-ромов. Миа привлекали старые сентиментальные бумажные безделушки, и она не стеснялась этой слабости.
– Думаю, что мне следует тебе рассказать, – начала Миа, – если я не смогу ни с кем поделиться, то ночью не буду спать. Через три дня у меня осмотр, и если я сегодня не усну, это отразится на результатах.
Мерседес с облегчением взглянула на нее:
– Вы можете поговорить со мной. Ну конечно, вы можете мне все рассказать.
– И ты зафиксируешь это в своем досье?
Мерседес явно обиделась:
– Разумеется, я зафиксирую это в своем досье. Было бы нечестно, если бы я не отмечала все беседы в своих досье. – Она бросила в минеральную воду несколько шипучих таблеток. – Миа, мы знакомы уже пятнадцать лет. Вы можете мне доверять. Сотрудники службы социальной помощи любят, когда их клиенты разговаривают. А для чего же еще мы здесь работаем?
Миа подвинулась вперед и оперлась локтями о стол.
– Я познакомилась с этим человеком семьдесят лет тому назад, – сказала она. – Тогда он был моим другом, любовником. Он повторял мне сегодня, что мы совершенно не изменились, но, конечно, мы изменились. Мы изменились до неузнаваемости. С ним уже все кончено. А я... семьдесят лет назад я была молодой. Я была девушкой, его девушкой. Но теперь-то я не девушка. Теперь я – нечто, пытающееся быть женщиной.
– Вы как-то странно говорите.
– Я говорю правду. И я не его женщина. Долгие годы я была замужем за другим человеком. У меня не было любовников. Больше я никого не любила. Я ни на кого не обращала внимания. Я ни с кем не целовалась, ни с кем не кокетничала. Сейчас у меня нет семьи. У меня нет менструаций. У меня нет приливов и озноба. Я постсексуальная личность. Я постженская личность. Я старуха. Я техностаруха конца двадцать первого века.
– По-моему, вы выглядите как женщина.
– Я одеваюсь как женщина. Все это неестественно.
– Я знаю, что вы имеете в виду, – предположила Мерседес. – Мне самой шестьдесят пять. Большая часть жизни уже позади. Но я не слишком жалею, что она прошла. Быть женщиной – тяжкое бремя, я никому не пожелала бы такой судьбы.
– Наша встреча оказалась очень утомительной, – продолжала Миа. – Хотя он держался безукоризненно, я устала от того, что сидела у его постели. Однако хуже всего другое: исчезла преграда между мной и моим прошлым. Моя романтическая жизнь, моя сексуальная жизнь. Я смогла вспомнить, как это возбуждало. Как льстило, когда тебе не давал проходу энергичный, настойчивый и обаятельный парень. Что я чувствовала, когда позволила соблазнить себя. От лекарств воспоминания становятся намного болезненнее.
– Многие люди сказали бы, что время сыграло для вас дурную роль, что вы должны спокойно отнестись к прошлому, соединить его с настоящим и таким образом преодолеть боль.
Терапевтические советы всегда возмущали Миа своей бестактностью.
– Сегодня я уже пробовала выстроить хронологический порядок и связать прошлое с настоящим. Но не стала от этого счастливее.
– Вам жаль, что он умирает? Вы скорбите?
– Да, мне немного жаль. – Миа отпила глоток минеральной воды. – Но я бы не назвала это скорбью. Для скорби мое чувство слишком слабо. – От воды она сразу почувствовала себя намного лучше. Ей всегда доставляли удовольствие самые простые вещи. – Я слишком давно не плакала. От слез мне сделалось не по себе. Я не плакала уже лет пять. – Она дотронулась до своих опухших глаз. – Такое ощущение, будто повреждена роговица.
– Там было завещание?
– Нет, – не очень уверенно солгала Миа.
– В той или иной форме завещание бывает всегда, – продолжала настаивать Мерседес.
Миа помедлила:
– Да, там было кое-что, но я отказалась. У него постсобачий пес.
– Так я и знала, – отозвалась Мерседес. – Или животные, или дом. Если люди умирают довольно молодыми, то, быть может, беспокоятся о детях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120