С радостью я замечала, что его выдуманная ко мне любовь ушла и остались только доброта и откровенность настоящих дружеских отношений. А тихая его нежность, незаметно для него самого, перешла на вечно задираемую им простушку Лизу. Господи, какие это были чудесные полгода! - Дарья опять заплакала. Крупные слезы покатились по спокойному, умиротворенному лицу. Дернулась вдруг:- Черт, где же носовой платок?! - Она оторвалась от подоконника и выбежала из салона. Вернулась через несколько минут. Умытая, со свежим носовым платком в руке. Села наконец на пуфик, натянула юбку на колени, посмотрела на Сырцова просительно и виновато.
- А потом? - потребовал он продолжения рассказа. Она задумалась, указательным пальцем нарисовала на паркете невидимый скрипичный ключ и решительно подняла голову.
- А потом у нас с Лизой случилась страшная ссора.
- Когда она случилась? - Сырцову нужны были точные детали.
- Месяца два тому назад, почти два. В первых числах марта. Я устала от ее упрямства и орала на нее, как бешеная. Я обзывала ее идиоткой, бессмысленной коровой, тупой дурой, которую ничему научить невозможно. Все-таки понадобился Дарье носовой платок. Она промокнула глаза и высморкалась. - Но не она идиотка и тупая дура, а я. Я! Я!
- Без эмоций, - предостерег Сырцов.
- В общем, во всем виновата я. Во всем, Жора.
- Ты не переживай, ты рассказывай.
- А что еще рассказывать?
- Как она ушла, что делала ты. Какое впечатление это произвело на Даниила.
- Как она ушла? - Нет, не могла она рассказывать сидя. Вернулась к подоконнику. - Как уходят после безобразных скандалов. Схватила свое пальтишко и - за дверь. Я на площадку выскочила, кричала, звала. Но тут уже кричи - не докричишься.
- Ушла и все? И больше ты ее не видела?
- Видела. Через два дня она забежала на минутку, вещи свои забрать. Исплаканная, нервная. Я у нее прощения просила. А она - у меня. Обнялись, ревели долго. Я умоляла ее остаться, но она ни в какую. И ушла. Навсегда.
- Что она сказала тебе на прощание? Не помнишь?
- Почему не помню, очень хорошо помню. Уже в дверях схватила мою руку, поцеловала и сказала: "Прости меня за все. За прошлое, настоящее и будущее".
- В тот раз ты и подарила ей красное пальто?
- Да. Еле уговорила взять. Оно сидело на ней лучше, чем на мне, и очень ей шло.
- А что же Даниил?
- Что Даниил, что Даниил? Огорчился страшно. Сначала вместе со мной ждал ее звонка - она обещала звонить иногда, но не дождался. И я не дождалась: она ни разу не позвонила. А потом Даник поклялся мне, что найдет ее. И искал.
- И нашел, - завершил ее рассказ Сырцов.
- Когда ты все понял? - быстро спросила Дарья. - Когда Костя рассказал тебе, что я, увидев все это по телевизору, закричала, что это мое пальто?
- Константин мне вообще ничего не рассказывал. А все понял я только сейчас. Но на всякий случай задам тебе еще несколько вопросов. Можно?
- Теперь все можно, - с горечью разрешила она.
- Кто, помимо тебя и Даниила, знал, что Лиза живет у тебя?
- Кто? - Она задумалась, уперлась ладонями в подоконник с такой силой, будто хотела сделать гимнастическое упражнение "угол", подумала и удивилась: - Миша, конечно. Он обязательно должен все знать и действительно все знает. Вот, пожалуй, и все!
- Берта была знакома с Лизой?
- Не больше, чем Ксения. Видела она Лизу два раза, когда мы заезжали на дачу.
Он поднялся с вертлявого табуретика, подошел к подоконнику, пристроился рядом с ней, достал из внутреннего кармана пиджака свернутый вчетверо лист бумаги и протянул ей.
- Здесь все песни, которые исполняла на стадионе Лиза. Можешь что-нибудь сказать по этому поводу? Прочти внимательно.
Под его строгим присмотром она прочла список от начала и до конца, вернула его Сырцову, закрыла глаза и с закрытыми глазами заговорила:
- Ничего не понимаю, ничего. - Распахнула глаза и требовательно на него посмотрела, осуждая неизвестно за что. - Здесь четыре песни, которые я записала для нового диска три недели тому назад. Они вроде бы есть, но в принципе их нет. Они существуют только на рабочей фонограмме.
- Как они оказались на Лизиной фанере?
- Не знаю. Скорее всего, их за бабки выкрали из студии.
- И так может быть.
- Нельзя, грешно быть не самим собой!
- О чем ты?
- Не о чем. О ком. О Лизе. Давай выпьем, Жора, а? - встрепенулась вдруг Дарья.
- Давай, - легко согласился он.
Дарья мигом обернулась: постучала внизу какими-то дверцами и явилась с подносом, на котором несла бутылку джина "Гордон", пластмассовую бутыль тоника, стаканы и, видимо, в спешке прихваченную початую пачку печенья. Выпивали на рояле. Отвинтив головку четырехгранной бутылки, Дарья привычно спросила:
- Пропорция?
- Пополам, - предложил Сырцов, и предложение было принято - сначала по полстакана джина, затем тоника до выпуклого мениска. По стакану, значит. Осторожно, боясь расплескать, Дарья подняла свой стакан:
- За упокой души невинно убиенных.
Подчеркнутой торжественности Сырцов не любил. Но куда же денешься? Выпили с русской неуемностью по стакану. До дна. Слегка отдышались, и тут же Дарья соорудила по второму. На этот раз предложил тост Сырцов:
- На брудершафт?
- На кой хрен нам брудершафт, Жора? Еще из стаканов прольем ненароком. Неизвестно как, но мы уже на "ты". А поцеловать тебя я и так поцелую. Дарья потянулась к нему через крышку рояля. Он помог ей: на вытянутой шее подставил щеку, и она поцеловала ее.
- За тебя, Даша.
- За меня так за меня! - бесшабашно поддержала она. Опять осушили по стакану, но на этот раз хоть печеньица пожевали. Она опять потянулась к нему и опять поцеловала. Уже сильно плыла певица Дарья.
- За что? - с ласковой насмешкой спросил Сырцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128