Что, Саня, теперь дистанционный микрофон
уже и голос трубки взять может?
- Вряд ли. Паренек рыженький, которого мне с аппаратурой Воробоьев
дал, - истинный клад. Высокий профессионал. За какой-то час все оформил
так, чтобы Федоров звонил по этому автомату, уже хорошо подготовленному к
записи. Я рыжего премирую, истинный бог, премирую.
- Не за что премию давать, Саня, - заметил Казарян.
- Премию надо платить не за наш навар, а за его работу. Премирую,
обязательно премирую! - еще раз поубеждал себя Смирнов. - А теперь,
ребятки, ваше мнение о привязке Федорова к нашему делу.
- Дурачок, ослик на всякий случай, используется в темную. Пустышка,
Санек, полная пустышка, - безапелляционно заявил Казарян.
- Меня смущает подпись в телеграмме - Федоров, - подкинул материал
для размышлений Смирнов.
- Наверняка, телеграмма факсимильная. А подпись в банке Федоров
оставил во время длительного своего пребывания за бугром. Курдюмов его,
наверняка, в Женеву свозил для оформления фиктивного вклада. А телеграмма
из Москвы - доверенность на анонима под числом. Вот и все пироги. Федоров
теперь никому не нужен.
- Даже мне, - грустно подтвердил Кузьминский.
- Вы согласны с алькиным резюме? - спросил Смирнов и осмотрел своих
бойцов. Бойцы согласно покивали. - Ну, с почином нас. Первые реальные
результаты расследования. До конца развернуть пустышку - это тоже
результат. И вдобавок - Алуся.
- Моя старенькая и вдруг совсем новенькая Алуся, - мечтательно
вспомнил о любимой Кузьминский. И не удержался, повторил заразительный
казаряновский куплет: - Ах, эти девушки в трико, так сердце ранят глубоко!

31
С давних пор они полюбили существовать в этом казенном доме ночами. И
революционные, и послереволюционные, и пятилеточные, и военные, и
оттепельные, и застойные, и перестроечные, они размышляли и действовали в
ночи, когда ординарный обывательский мир, управляемый животными
инстинктами, беззаботно и бессмысленно спал.
Англичанин Женя, лицо которого частично (челюсть и рот) было освещено
строгой, удобной и дорогой настольной лампой, сидел за письменным столом,
рассматривая, видимо, свои нежные руки, лежавшие на ослепительно яркой
лужайке столешницы. Настольная лампа нынче была единственным источником
света в громадном кабинете, и поэтому силуэт плейбоя Димы еле
просматривался на фоне деревянной панели стены, вдоль которой плейбой
прохаживался.
- Почти с нулевым допуском можно предложить, что Смирнов стопроцентно
вычислил так называемый светский круг Курдюмова, - сделал окончательный
вывод Англичанин и указательным пальцем правой руки волчком раскрутил на
сверкающем зеленом сукне сверкающее автоматическое золотое перо.
Плейбой, привлеченный необычным сверканием, приблизился к письменному
столу и стал видим - в изящном и легком двубортном костюме, в ярком, по
нынешней моде, галстуке.
- Вычисляют теоретики, - сказал он. - Пропустил через сито, отсчитал
возможных, обнюхал проходящих, безошибочно определил тех, кого надо и
пошел копать лисьи норы. Фокстерьер, чистый фокстерьер!
- Мастер, - поправил плейбоя Англичанин. - Маэстро. А наши вожди вот
таких пораньше, с глаз долой, на пенсию! Их что, вождей-то наших,
человеческое уменье раздражало, а Дима?
- Ага, - подтвердил Дима. - Особенно когда это уменье и не пряталось,
а показывалось: делается все это вот так, вот так и вот эдак. Когда
профессионал таким образом покажет и расскажет, вождю обидно становится:
ясно все, вроде просто и остроумно, а он, вождь, и не допер. Раз не допер,
значит, тот, кто проделал все это, вождя перестает уважать. А если вождя
не уважают, он уже и не вождь вовсе. И тут же приказ: не уважающего - с
глаз долой.
- А мы? - спросил Женя.
- Что мы?
- Как мы уцелели?
- Мы-то... - плейбой мечтательно улыбнулся. - У нас тайна, Женя,
тайна ужасная, тайна прекрасная, тайна вдохновляющая, тайна содрогающая,
тайна направляющая. Мы не люди, Женя, мы лишь медиумы, инструмент, через
который вожди знакомятся с подходящей в данный момент тайной. Инструмент
этот доносит до вождей тайну, и они, обладая ею, становятся над толпой
простых смертных, как боги.
- Хорошо мы жили, а Дима? - спросил Англичанин.
- Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего, как пела когда-то Алла
Борисовна Пугачева, - ответил неопределенностью плейбой.
- А сейчас лучше? - допытывался Англичанин.
- Проще.
- Угу, - согласился Англичанин Женя. - По-простому решили: в
ближайший понедельник я из этого кабинета выметаюсь.
- Иди ты, Женька! - искренне удивился плейбой, вмиг потеряв
европейский лоск. - Столковались, значит, подлюги!
- Столковались. Обидно, конечно, в кабинет без комнаты отдыха
переезжать, но что поделаешь... Дела-то остаются за нами. - Англичанин,
решив покончить с лирикой окончательно, кнопкой на столе включил общее
освещение, тем самым обозначив начало деловых переговоров. - Что делать
нам с так называемым светским кругом?
- Краснов, актрисочки, Алуся наша всем любезная, Пантелеев с
Прутниковым - пустые номера. Пусть твой фокстерьер копает до усрачки.
- Федоров?
- Наплевать и забыть. Он даже полезен, потому что много времени у них
отнимает. Опасен - Савкин!
- На заметке, - отметил Англичанин Женя. - Как по твоему ведомству?
Как Зверев?
- В порядке. И не более. Пусть пока действует.
- А он хорошо действует, да Дима?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98