Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом шелковом халате, и
пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.
- Чем могу быть полезен? - сказал он строго.
- Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился, будто не
ведая, что собеседнику все известно о нем: - Полковник МУРа в отставке
Смирнов.
Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно
представляясь:
- Полковник государственной безопасности в отставке Голубев. Слушаю
вас.
- В дверях? - поинтересовался Смирнов.
- Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным жестом указал
на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно:
- Слушаю вас.
- Запалил я тебя, Сема, с двух концов запалил, - ласково сказал
Смирнов.

...Виктор, развалясь, сидел в привычном уже для себя кресле и
рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно ему
было на него глядеть. Дима, устроившись напротив, был тих и потерян:
ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил
блуждающий свой взор. На фотографии остановил.
- Зря ты эту фотографию в открытую на стену повесил, - сказал он
Диме.
- Это почему же?
- Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.
- А я здесь причем?
- Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.

...Казарян вошел в битком набитую холуями режиссерскую комнату
съемочной группы и - патриарху все позволено - невежливо распорядился:
- А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один на один поговорить
надо!
Холуи разом посмотрели на своего режиссера - как, мол, быть? - но
режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.
- Излагай, Суреныч, что надо, - предложил режиссер.
Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в
кресле), смел со столешницы тыльной стороной ладони только ему видимые
крошки и спросил грустно:
- Дрюня, ты - дурак?
- Хорошо начинаем разговор, - отметил режиссер.
- Закончим его еще лучше, - пообещал Казарян.

Семен Афанасьевич Голубев, слушая Смирнова, то собирал свой роток в
куриную гузку, то, не раскрывая губ, раздвигал его в идиотское подобие
улыбки.
- Ты же профессионал, Сема, зачем же надо было так следить на
квартире Олега? - горестным вопросом определил главную промашку своего
собеседника Смирнов.
- Не было никакого журналиста, и, следовательно, моей ошибки не было,
- раскрыл свой нервический рот Голубев. - Разговор ни о чем, милиционер.
- Ошибаешься, Сема. Журналист был потому, что в редакции газеты
имеется вариант его статьи, в которой, как гипотеза, рассматривается
существование организации, сильно смахивающей на вашу. Ну да, Олег -
перекати-поле, человек без корней. Но не бомж, столь любимый вами
человеческий тип, Сема. Так что был журналист Олег, и есть его статья.
Стоит только всерьез начать разматывать гнусную историю его ликвидации, и
эта история вкупе со статьей станет сенсацией для демократической прессы.
- А ты еще спрашиваешь, зачем я наследил, - усмехнулся Голубев.
- Лично самому идти надо было?
- Нет у меня людей, которые могли бы квалифицированно с бумагами
разобраться.
- А у тебя большой опыт, приобретенный во времена борьбы с
диссидентами, - догадался Смирнов. Что собираешься делать, Сема?
Хозяйка-то квартиры опознает тебя на раз, два, три.
- Будешь шить мне убийство этого журналиста?
- И убийство Алексея Борзова. И убийство Сергея Воропаева, и убийство
подручного твоего конюха-мальчишки...
- Алиби у меня, милиционер. По всем перечисленным тобою случаям.
- Ну, естественно, на кой ляд самому стрелять! Но ведь есть и такой
вид преступления, как организация убийства. И здесь ты не отвертишься.
Взятый за рэкет Вячеслав Калинов уже рассказал мне, что операцию с
Алексеем Борзовым разрабатывал ты, - не сдержался Смирнов, рявкнул: - Ты,
паскуда!
- Рассказал, а не показал, - спокойно разобрался в нюансах Голубев. -
Большая разница.

Виктор утомился, обрабатывая Федора так, чтобы ни на лице, ни на теле
известного эссеиста не было следов насилия. Последний раз врезал - как
точку поставил - ребром ладони по почкам, кинул тряпичного Диму в кресло и
сам устроился напротив. Отдыхать. Быстренько отдохнул и спросил:
- Будешь давать показания?
Не мог сейчас отвечать на вопросы Дмитрий Федоров. Он плакал от боли,
размазывая слабой рукой по искаженному лицу слезы и сопли. Брезгливый
Виктор не в силах был наблюдать эту постыдную и отвратительную картину. Он
поднялся, прошел к окну и стал смотреть, как существуют на улице простые
советские люди. Люди существовали нормально. Отметив это, Виктор вернулся
на место, по пути яростно отфутболив изящный низенький китайский стульчик,
о который больно ударился. Стульчик взлетел и упал, сломав себе ножку.
- Зачем же вещи портить? - подал голос Дима.
- Вещи - это что! Я тебя так испорчу, что кинематографическая
общественность не узнает! - пообещал Виктор. - Ну, будешь давать
показания?
- О чем конкретно? - тихим голосом спросил Дима.
- Как вы Серегу Воропаева убивали...
- Я не убивал, - быстро возразил Дима, перебивая. Но Виктор
продолжал:
- Как вы мину убрали, узнав, что Серега не будет делать подсечку, как
его у болота подстерегли, как в топь скинули.
- Не был я у болота! Я в машине сидел. Славка один все сделал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66