Три часа беспрерывных переговоров режиссера с
монтажером, три часа скачущих в голове картинок без экрана, от падающей
"двойки" до Олега на радиаторе "Нивы" - эти три часа довели Виктора до
полного раскардаша чувств и отчаянной раздражительности.
- Говно, по-моему, - громко поделился он своими впечатлениями.
- Ну, зачем же вы так, Виктор Ильич! - укорила беспокоящаяся о
душевном равновесии режиссера монтажор. - Это даже не подложено
по-настоящему, да еще с запасными дублями...
- Писать надо хорошо, - тут же обратился к приему "сам дурак"
режиссер. - Развел розовые просоветские сопли, а я расхлебывай.
- Сопли? - поинтересовался, что режиссер расхлебывает, Виктор.
- Надо же было мне, дураку, браться за это дело! - вопил режиссер.
- Ну и не брался бы. Кто тебя заставлял? - Виктор сегодня не знал
пощады.
- Ты, ты! Своими литературными фейерверками! А сдуешь словесную пену
на съемке - под ней пшик, пустота!
- Это тебе не чернуху, не голых баб в дерьме снимать! Здесь головой
работать надо, думать, чувствовать, искать. - Виктор встал. - Теперь без
меня. Все, ухожу.
- Куда?
- Туда, куда зовет меня мой жалкий жребий, - застеснявшись
собственного пафоса, шутейно, цитатой из Островского, ответил Виктор. И
режиссер опомнился:
- Ну, поорали и будя. Что делать, Витя?
- Ты - снимать, я - писать.
- Ну, это само собой, - режиссер Андрей тоже встал, взял Виктора под
руку и вывел в коридор, где зашипел как змея (чтобы враги не слышали): -
Пойми же ты, все будет в полном порядке, если мы сделаем то, что я
задумал. Две сцены с тебя, Витя, только две сцены. Представляешь: хаос,
кровавая каша проклятой этой гражданской войны, безнадега, грязь и вдруг
всадник на белом коне, Георгий Победоносец, поражающий гада копьем веры,
чистоты, справедливого возмездия. В мечтах, во сне ли, наяву, но надо,
чтобы явился всадник на белом коне, он должен явиться, Витя!
- Каким образом? - спросил Виктор.
- Вот ты и подумай, - Андрей заговорил погромче. - Мы сейчас
консервируемся не две недели из-за неготовности декораций, я смотаюсь дней
на десять в одно место, отдохну слегка от суеты, а ты тут подумай, ладно,
а? Я вернусь, засядем денька на три и запишем все как надо.
- Ладно, подумаю, - чтобы отвязаться, согласился Виктор. - Далеко ли
собрался?
- Да нет, недалеко. Без определенного адреса. В леса, на природу, -
бегло ответил Андрей и напомнил: - Только ты думай, думай, по-настоящему.
- Понарошку думать нельзя, Андрюша. Ну, бывай, натуралист, - Виктор
поспешно, чтобы не остановил его в последний момент выдающийся
кинематографист, пожал ему руку и зашагал по длинному коридору монтажной.
- Ты еще будешь хвастаться знакомством со мной, - весело прокричал
вслед ему режиссер.
Считая, что оторваться от хвоста проще в пешеходном перемещении,
Виктор оставил машину на приколе. Когда гортранспортом добрался до
киностудии, хвоста не замечал - или его не было, или хорошо вели. А сейчас
доставали его нахально: знакомый "Запорожец", не таясь, шел за тридцать
четвертым троллейбусом, который вез Виктора к Киевскому вокзалу.
Комфортно, в автомобиле, вести себя Виктор решил не позволять. Сейчас
пешком, только пешком, чтобы притомились развращенные механическим
преследованием жертвы сытые топтуны. Пусть возвращаются к истокам своей
профессии, пусть действительно топают. Ножками.
Виктор был ходок в переносном и прямом смысле этого слова. Он любил
ходить, ходить по Москве. Центр, который от Кремля до Камер-Коллежского
вала знал, как мало кто теперь. На это и надеялся, твердо решив оторваться
от хвоста не то, чтобы ему очень нужно было, а так, чтобы не поняли, с кем
имеют дело.
По Бородинскому мосту перешел Москва-реку, поднялся к гостинице
"Белград", для развлекухи зашел в бар к знакомому бармену, не пил - не
хотелось, потрепался с барменом-фаталистом о жизни-жестянке только для
того, чтобы те на улице беспокоились - ожидая.
Следующий номер программы - Арбат. Зашел в Смоленский гастроном -
очереди были, а продуктов не было, заплатив тридцать копеек, посетил
кооперативную художественную галерею, в грузинском доме попил цветной
вкусной водички, потоптался в трех букинистических магазинах, а в
перерывах между посещениями этих объектов увлеченно рассматривал
произведения арбатских умельцев во всех жанрах.
И все это время его вели. Одного из ведущих Виктор засек сразу. Да
могучий с жирком амбал и не скрывался особенно. Его усатая морда,
полуприкрытая черными очками и кумачовой каскеткой с длинным козырьком, на
которой значилось "Red wings", периодично маячила за викторовой спиной.
Заметный гражданин. А снял очки, скинул каскетку, отклеил усы - узнал бы
Виктор его после этого? Вряд ли. Но на всякий случай...
- Ты сними, сними меня, фотограф! - безуспешно подражая Пугачевой,
спел Виктор гражданину, обвешанному разнообразными фотокамерами.
- Каким желаете быть? Цветным? Черно-белым? - осведомился фотограф.
- Красивым, - ответил Виктор на вопрос, каким он желает быть.
- Ну, это само собой, - уверил фотограф. - Для подчеркивания вашей
красоты предпочтительнее цвет. Значит, в цвете?
- Валяй в цвете, - согласился Виктор и протянул четвертной. Когда
фотограф приблизился к нему, чтобы взять купюру, он тихо сказал: - Если в
кадр вместе со мной попадет амбал в красной каскетке, который у тебя за
спиной крутится, еще полсотни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66