Налил в стакан пивка и придвинул его Анюте. Спросил:— Страшно было?— Страшно, — призналась она, но тут же добавила: — И весело. В общем, страшно весело, — она подняла стакан. — Ну, за удачное завершение спектакля!— Спектакль не окончен, к сожалению, — сказал Никольский. — Пока сыгран только первый акт.…Хорошо им было. Они были дома. Это был их город, их чудной и чудный, непредсказуемый город — Москва. ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. ПРЕМЬЕРА. Его невозможно было толком разглядеть: только спина, только затылок, только руки в перчатках… Казалось, это и не человек — лишь тень человека. Но тень могучая и страшная…Тень вошла в подъезд дома, где в квартире-конторе совсем недавно обитал сутенер Константин Кузьмин. Тень поднялась по лестнице. Тень замерла у опечатанной двери.Рука в перчатке повернула ключ, и дверь открылась. Тень скользнула по коридору, мимо комнат, на кухню.Мощные руки развернули двухметровый холодильник «Бош». Луч фонаря осветил заднюю стенку. Отвертка выкрутила винты. К обратной стороне стенки был приклеен скотчем внушительный пакет. Руки в перчатках осторожно его отлепили.Тень стремительно и бесшумно покинула квартиру, спустилась по лестнице вниз, вышла из подъезда и растворилась в московском полумраке.…Руки — уже без перчаток — вскрыли пакет. На ярко освещенный стол посыпались пачки денег — российских рублей и долларов, фотографии, снятые скрытой камерой, на которых разнообразные мужчины совершали с проститутками половые акты во всем их неприглядном естестве, а последним выпал лист твердой бумаги с короткими записями. Рука схватила листок. На нем значилось:Компьютер«Пять в Турцию 12 ноября».«Бабки с мамок 29 ноября».«Кемеровские 2 января».«Четыре в Грецию 12 января».«Авила 20 января».«Авила 3 февраля».«Авила 23 февраля».«Бабки с мамок 1 марта».«Менты 10 марта».«Кемеровские и Авила 21 марта».«Авила — Тарасов 10 апреля».Руки неспешно сложили листок вчетверо.
Картина была достойна кисти передвижников: трех цыганок препровождали из милицейского «газона» в 108-е отделение.Смуглые, пестро наряженные дамы трагически воздевали руки к небу, не кричали, а буквально вопили, не просто плакали, а бурно рыдали. С истинно цыганским темпераментом они отвергали любые наветы и заверяли окружающий мир в своей безусловной невиновности. Шевелев и два милиционера молча и без эмоций делали свое дело: старались как можно быстрее затолкнуть буйных гражданок в карательное учреждение.— Начальник, мангу марем, зачем в милицию?! — басом кричала старшая.— Бедных цыган обижаешь! Раз цыганки, значит, ни за что обидеть можно? За весь день десять рублей заработала! — прерывистым плачущим контральто вещала о своих бедах средняя. А младшая — хорошенькая — била на жалость:— Дети голодные ждут, а их маму в тюрьму!Вопли продолжались и в дежурной части. Из-за барьера поднялся Паршиков и гаркнул:— Хорош орать, ромалы! — Цыганки попритихли. — Ну, таборные, все из карманов, из лифчиков, из трусов — на стол! — продолжал майор громовым голосом.— Ничего нет, начальник! — за всех трех коротко ответила старшая.— А мы посмотрим! — не унимался Паршиков.— У них в сумке кое-что имеется, — вступил в разговор Шевелев.— Я думаю, что и в лифчиках еще кое-что найдем! — стоял на своем Паршиков.— За пазуху к бабам полезешь, начальник, да? — вскричала целомудренная молодка.— Зачем же я? — удивился Паршиков. — Для этого у нас специалисты есть.И будто по его призыву спустились по лестнице две пригожие девицы в ладно сидевшей на них милицейской форме.
— Спасибо за билеты, Адам Андреевич, спасибо! — душевно поблагодарил режиссера-новатора Горского элегантный человек средних лет.Трое сидели за журнальным столиком в роскошном кабинете: режиссер Адам Горский, Алексей Тарасов и элегантный господин — Борис Николаевич Китаин, хозяин кабинета.— Не мне спасибо, Борис Николаевич, а вам. За все спасибо! — Горский руку к сердцу приложил — так расчувствовался.— Не об этом речь. Что следующее ставить будем? — поинтересовался Китаин.— Об «Иванове» мечтаем… — скромно потупился режиссер.— Ну и начинайте! — подбодрил его Борис. — Пусть ваш директор смету готовит. Но послезавтра вам от банкета не отвертеться! — Он с напускной строгостью постучал пальцем по столу.— Как уж тут отвертишься! — расплылся в улыбке Адам Андреевич. — Ваш распорядитель второй день ящики в театр завозит.Все трое рассмеялись. Когда смолкли, потянулась какая-то неловкая пауза. Горский понял, что ему пора. Он поднялся из-за стола.— Разрешите откланяться.— У нас все решено?.. — как бы спохватился Борис. — Ну, тогда не смею вас задерживать. До послезавтра, Адам Андреевич!Режиссер удалился. Китаин остро глянул на Тарасова.— А теперь, Леша, потолкуем о делах наших скорбных, — сказал он неожиданно жестко. — Так что же за проблемы у тебя?— Никольский, — одним словом ответил Тарасов.— Сосед? Мент из сто восьмого? Тот, которого твой Артем не замочил? Опять его голову хочешь?Китаин спрашивал отрывисто, будто взлаивал. Такой тон легкого разговора Тарасову не обещал. Но и отступать Алексей не собирался.— Он мне мешает! — заявил Тарасов твердо.— Крысятничать мешает? — опять будто взлаял Китаин. — И правильно делает. Ты его на бабки заряжал? Он у тебя с ладошки клевал? — Тарасов молчал, не отвечал. — Ты воруешь — он ловит. Он честный мент, и беспредельничать тебе я не позволю. Мне уголовники не нужны.Китаин прошел к письменному столу, извлек из ящика свернутый в трубку плакат и развернул его. Над благообразным портретом Тарасова большими буквами значилось: «Алексей Тарасов — ваш выбор».— Честный, неподкупный друг народа — вот кем ты должен быть, дорогой кандидат в депутаты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98