Вечно она будет чего-то побаиваться, и если станет слушаться тебя, то не по собственной воле, а по принуждению.
Когда пони взнуздали в первый раз, он непрестанно крутил головой и так мусолил языком удила, что в уголках рта у него выступила кровь. Он терся мордой о кормушку, пытаясь сорвать с себя уздечку. Он прядал ушами, глаза у него налились кровью от страха и неистовой злобы. Джоди ликовал, зная, что только никудышная лошадь не бунтует против тренировки.
И Джоди пробирала дрожь при одной только мысли о том, как он сядет в седло. Пони, наверно, сбросит его. Ничего позорного в этом нет. Он опозорится только в том случае, если не вскочит сейчас же на ноги и не сядет в седло. Ему часто снилось, как он валяется в пыли и плачет и не может заставить себя снова сесть верхом. Стыд, испытанный во сне, обычно терзал его все утро.
Габилан рос быстро. Это был уже не долговязый жеребенок – он выровнялся, грива у него стала длинная и темная, от скребницы и щетки шерсть блестела, словно оранжево-красный лак. Джоди смазывал ему копыта маслом и постоянно подчищал их, чтобы не было трещин.
Аркан был почти готов. Отец подарил Джоди старые шпоры, сжал их по бокам, подрезал ремешки, укоротил цепочки по ноге. И вот в один прекрасный день Карл Тифлин сказал:
-Я и не думал, что твой пони так быстро подрастет. Пожалуй, в День благодарения можно будет его попробовать. Ну как, усидишь?
– Я не знаю, – застенчиво сказал Джоди. До праздника оставалось всего три недели. Джоди надеялся, что дождя в этот день не будет, потому что красное седло могло испортиться под дождем.
Габилан уже знал и любил своего хозяина. Он встречал Джоди ржанием, когда тот шел к нему через жнивье, и прибегал с луга на хозяйский свист. У Джоди всегда была припасена для него морковка.
Билли Бак неустанно обучал Джоди правилам верховой езды:
– Как сядешь в седло, сжимай лошади бока шенкелями и руки держи подальше от луки. Если сбросит, не сдавайся. На всякого наездника, даже на самого хорошего, найдется такая лошадь, которая сможет его сбросить. Если упадешь, сейчас же взбирайся обратно, не давай ему заважничать. А там, глядишь, он тебя и не сбросит, глядишь ему и не изловчиться. Вот так с ними и надо поступать.
– Дай бог, чтобы дождя не было, – сказал Джоди.
– А что тебе дождь? Боишься в грязи вываляться?
Отчасти это было верно, но, кроме того, Джоди боялся, что, став на дыбы, Габилан поскользнется, придавит его и сломает ему ногу или бедро. Джоди приходилось видеть такие случаи, приходилось видеть, как наездники корчились на земле, точно раздавленные букашки, и ему было заранее страшно.
Он практиковался на козлах, как надо держать поводья и шляпу: поводья в левой руке, шляпу – в правой. Если руки будут заняты, он не станет хвататься за луку, когда почувствует, что сползает с седла. Ему даже думать не хотелось о том, что случится, если он ухватится за луку. Отец и Билли Бак, наверно, перестанут разговаривать с ним – так им будет стыдно за него. Все об этом узнают, и матери тоже будет стыдно. А в школе… Этого и представить себе нельзя.
Он уже начал становиться левой ногой в стремя, но перебрасывать правую через спину Габилана все еще не решался. Это было запрещено до праздника.
Каждый день Джоди седлал пони и все туже затягивал подпругу у красного седла. Пони уже научился раздувать брюхо до совершенно противоестественных размеров, когда подтягивали подпругу, и выпускать дух, когда пряжка была застегнута. Джоди водил его к зарослям полыни и поил из круглой зеленой бочки; водил по жнивью на вершину холма, откуда были видны геометрически правильные квадраты полей, дубы, общипанные снизу овцами, и белый городок Салинас. Иной раз они продирались сквозь полынную чащу и выходили на маленькие плешины голой земли, которые полынь окружала такой плотной стеной, что казалось, весь мир отступал куда-то вдаль и от прежнего не оставалось ничего – только кусочек неба и кольцо полыни. Габилан любил такие путешествия и выражал свое удовольствие тем, что высоко задирал голову и раздувал дрожащие от любопытства ноздри. Когда Джоди и Габилан возвращались с таких прогулок, от них обоих пряно пахло полынью, сквозь которую они прокладывали себе путь.

Время, оставшееся до праздника, тянулось медленно, но зима наступала быстро. Тучи обложили все небо и целыми днями нависали над землей, задевая вершины холмов, а по ночам пронзительно завывал ветер. Сухие дубовые листья день-деньской падали на землю и наконец совсем запорошили ее, но деревья стояли все такие же, их ничто не могло изменить.
Джоди так хотелось, чтобы до праздника не было дождя, но дожди все же начались. Бурая земля почернела, деревья влажно поблескивали. Короткое жнивье покрылось плесенью на срезе, копны сена стояли серые под дождем, а мох на крышах, летом серый, точно ящерица, теперь отливал желтизной, подернутой яркой прозеленью. Всю эту дождливую неделю Джоди держал пони в сухом стойле и, только возвращаясь из школы, выводил его поразмяться немного и напоить водой из колоды в верхнем загоне. Габилан ни разу не попал под сильный дождь.
Сырая погода продержалась до новых всходов травы. Джоди ходил в школу в непромокаемом плаще и в коротких резиновых сапогах. И вдруг как-то утром в небе ярко заблистало солнце. Убирая стойло, Джоди спросил Билли Бака:
– А может, оставить Габилана в загоне, пока я буду в школе?
– Что ж, пускай погреется на солнышке, – ответил Билли. – Животное не любит подолгу стоять взаперти. Мы с твоим отцом пойдем прочищать ручей, его весь листьями засыпало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11