Глаза Хуана смотрели на нее издалека, как на что-то забавное. И это вселяло в Алису ужас. Она знала, что он видит в ней не сердитую женщину, омрачающую мир, а просто одну из миллиона сердитых женщин, которых можно изучать, разглядывать — да, и даже получать от этого удовольствие. В ужасе Алисы был холод одиночества. Хуан заслонял собой весь мир, а она — она знала это — ничего ему не заслоняла. Он мог видеть не только вокруг нее, но и сквозь нее что-то другое. Она помнила, что, когда он ее ударил, ужас был не в самом ударе — били ее и раньше, и ей это было даже не отвратительно, а, наоборот, возбуждало ее, воодушевляло, — но ударил он ее, как букашку. Без всякого запала. Он даже не очень рассердился, просто был раздражен. И хлопнул надоеду, чтобы не шумела. Алиса пыталась лишь привлечь его внимание одним из немногих известных ей способов. То же самое она пыталась сделать сейчас, но по расфокусированному его взгляду чувствовала, что он ускользнул.
— Я стараюсь, чтобы в доме было уютно, красиво… и ковер, и бархатный гарнитур… а ты — извольте, уступаешь все чужим. — Голос ее терял уверенность. — А твоя жена всю ночь должна сидеть в кресле.
Хуан не спеша поднял взгляд.
— Норма, — сказал он, — можешь налить мне еще чашку кофе? И побольше сливок.
Алиса разогревалась для новой вспышки гнева, чувствуя ее приближение, и тут Хуан неторопливо перевел взгляд на нее. Взгляд был теплый и веселый и опять сфокусированный: он смотрел на нее, и она знала, что он ее видит.
— Тебе это не повредит, — сказал он. — Приятней будет спать сегодня на своей кровати.
У Алисы дух занялся. Ее окатило жаром. Ярость превратилась в острое желание. Она рассеянно улыбнулась ему и облизнула губы.
— Ну, паразит, — сказала она очень мягко. И глубоко, прерывисто вздохнула. — Яйца хочешь?
— Ага. Пару в мешочек.
— Я знаю, какие ты любишь, — ответила она. — Бекон подать?
— Нет. Гренку и пару пончиков.
Алиса ушла за стойку.
— Когда же они вылезут? — сказала она. — Я бы хоть в ванную сходила.
— Уже зашевелились, — отозвался Хуан. — Скоро выйдут.
Там действительно шевелились. В спальне послышались шаги. Открылась какая-то дверь, и женский голос резко произнес: «Могли бы и постучать!» Мужчина ответил: «Простите, пожалуйста. Другого выхода не было — только через окно».
Голос еще одного мужчины, надтреснутый, с властной растяжкой, сказал: «Стучать, мой друг, никогда не мешает. Ушибли ногу?» «Да».
Дверь у края стойки открылась, и вышел маленький человек. На нем был двубортный пиджак и рубашка того бежевого цвета, который любят езжалые люди и зовут дорожным, потому что на нем не видна грязь. Костюм по той же причине был нейтрально-серый, а галстук зеленый, вязаный. Лицо у него было вытянутое, как щенячья мордочка, и глаза блестели вопросительно, тоже как у щенка. Тоненькие, аккуратные усики лежали на верхней губе, как гусеница, и когда он говорил, она словно выгибала спину. Зубы были ровные и белые, кроме двух верхних спереди, которые сияли золотом. Вид у него был полностью причесанный, как будто он и пух с костюма счищал щеткой для волос, а рубашка с неявными разводами, которые происходят от стирки воротничка в раковине и сушки в расстеленном виде на туалетном столике. В манерах его проглядывала застенчивая бойкость, а в лице — несколько вздрагивающее выражение, как будто он привык ограждать себя от оскорблений с помощью продуманных приемов.
— Здравствуйте, люди, — сказал он. — Я как раз думал: где же вы ночевали? Ручаюсь, что сидя.
— Сидя, — неприветливо подтвердила Алиса.
— Ничего, — сказал Хуан. — Сегодня пораньше ляжем.
— Починили автобус? Думаете, доберемся в такой дождь?
— Обязательно, — сказал Хуан.
Человек, хромая, обогнул край стойки и, морщась от боли, сел за столик. Норма принесла стакан воды и столовые приборы в бумажной салфетке.
— Яйца?
— Яичницу — с глазками, с беконом, чтобы хрустел, и гренку с маслом. С маслом — улавливаете? Значит, вы ее намазываете маслом — даете ему растаять, чтобы без желтых шишечек, — как следует намазываете и получаете на чаек. — Он поднял ногу в дырчатой и простроченной туфле, поглядел на нее и закряхтел от боли.
— Щиколотку растянули? — спросил Хуан.
Дверь у края стойки отворилась, и вошел человек среднего роста. Он был похож на Трумэна, на вице-президента компании и на ревизора. Очки у него были в прямоугольной оправе. Костюм — приличествующего серого цвета, лицо — тоже с сероватостью. Он был бизнесмен, одевался как бизнесмен и выглядел как бизнесмен. В петлице лацкана сидел значок ложи, такой крохотный, что с двух шагов его вообще не было видно. Жилет не был застегнут на последнюю пуговицу. Но она и не предназначалась для застегивания. Поперек жилета бежала красивая золотая цепочка для часов и ключей, по дороге она ныряла в петлю, а потом выныривала. Он сказал:
— Для миссис Причард омлет — если яйца свежие, можно жидковатый, гренку и мармелад. А мисс Причард хочет только апельсиновый сок и кофе. Мне — ячменные хлопья со сливками, яичницу перевернутую, хорошо поджаренную, но чтобы желток не растекся, — сухую гренку и кофе по-бостонски, то есть пополам с молоком. Можете все подать на подносе.
Алиса посмотрела на него с яростью.
— Лучше, если вы сами выйдете, — сказала она. — У нас не разносят.
Мистер Причард ответил холодным взглядом.
— Нас здесь задержали. Я уже потерял один день отпуска. Поломка автобуса произошла не по моей вине. Так по крайней мере завтрак подайте. Жена чувствует себя неважно. Я не привык сидеть на табурете, и миссис Причард — тоже.
Алиса пригнула голову, как бодливая корова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12