Там было еще немного питательной пасты, которой я мог поддерживать
себя, возразил я. И медикаменты тоже были. И все равно я постоянно болел.
Это было долгое, суровое время, пока я не перепробовал скудную
растительность, что росла на черных скалах. Здесь я не могу себе позволить
заболеть.
Я мрачно поднял глаза на пурпурную крышу из листьев. Я пытался
оценить размеры гигантских деревьев и их ветвей. Мы, должно быть,
находились на довольно крутом склоне, но лес поднимался вместе с почвой. В
просвечивающей крыше невозможно было найти ни одного разрыва. Вероятно,
весь холм был заросшим.
Припочвенная растительность на склоне была неравномерной, как
упоминал Макс, когда говорил о горе, где могут находиться дикие анакаона.
Мне не верилось, что это была именно эта гора. Мы ушли недостаточно
далеко, да и бежали не в том направлении. Некоторое время я потратил на
то, чтобы определить направление, которое могло бы привести нас вверх из
нашего теперешнего выгодного места стоянки в обход самых густых зарослей.
Потом я опять сдался. Извилистая тропа была бы слишком длинной. Лучше
топать прямо через грибы и слабые стебли. Они были такими трухлявыми, что
их сопротивление нашему проникновению было бы не более, чем просто жестом.
Ожидание казалось мне очень утомительным. Серьезное положение,
казалось, запрещало беседу с ветром. Очевидно, нам оставалось только одно,
а именно попытка выбраться из леса, и так же очевидно, что мы не могли
сделать это без энергичной помощи. А кто мог нам помочь, если не дикие
анакаона? Вопрос, что мы должны делать, становился, следовательно,
вопросом, как нам найти диких анакаона. Я не имел представления. Может,
Мерседа знала, но, вероятнее всего, не знала тоже. Самая большая наша
надежда была на то, что лесные жители обнаружат кого-нибудь из нашей
группы, а потом начнут разыскивать остальных. Во всяком случае, у меня не
было причин сомневаться в их готовности помочь. Если женщина и девочка
были у них, то мы, возможно, должны скорее полагаться на то, что найдут
они нас, а не мы их. Это была, собственно, комическая ситуация, но
несмотря на все то время, когда я пытался научиться понимать анакаона, я
все еще не знал, как они поведут себя, и особенно невероятной эта
возможность мне не казалась.
Время шло, и мои мрачные размышления о нашем положении в общем
вытеснились заботой о состоянии Мерседы.
Неужели она будет без сознания весь день? Неужели нам придется еще
одну ночь провести на этом корне дерева?
- Ты можешь остаться с ней или бросить ее, мрачно сказал ветер. Но
если ты пойдешь, то сам не знаешь, куда.
Я думал о том, как мне подать какой-нибудь сигнал.
- Только дураки разжигают в лесу огонь, гласил единственный вклад
ветра с мои размышления.
Он не хуже меня знал, что совсем не в моем характере сидеть и ничего
не делать. Поэтому так повредили мне те два года, что я сидел на могиле
Лапторна. Мое собственное "я" в это время спало, и даже когда Аксель Сиран
и его сорок разбойников заметили мой аварийный сигнал, за который приняли
"Потерянную Звезду", и спасли меня, ему тяжело было проснуться снова. В
известном смысле я и сейчас еще не в полной мере был самим собой. Иногда у
меня возникало неопределенное чувство пустоты. Во всяком случае, это было
далеко не так плохо, как то, что я выдержал во время пустых дней на черной
скале или сразу после того в мучительные, человеконенавистнические времена
на Земле.
- Это будет не слишком долго, пообещал ветер. Если она придет в
сознание не настолько быстро, чтобы смочь поесть и попить, она умрет. И
тогда тебе придется идти одному.
Правильная, но безрадостная мысль. Я не мог больше ничего сделать для
Мерседы, кроме как пытаться время от времени вливать ей немного воды. И я
это делал.
Чтобы укоротить муки ожидания, я, наконец, уснул.

14
Я проснулся ранним вечером. Какую-то секунду я не знал, что меня
разбудило. Потом в моем сознании забрезжило, что это был звук. И я все еще
его слышал. Он был совсем слабым, но не было никакого сомнения в том, что
это было.
Это была Панова флейта Майкла. Никакая музыка на свете не звучала бы
приятней для моих ушей. Она означала новую надежду. Если Майкл был
настолько близко, что я мог его слышать, то он был и достаточно близко,
чтобы я смог его найти. И если ему достаточно хорошо, чтобы он мог играть,
то ему достаточно хорошо, чтобы он мог думать. И его мыслительная работа
давала нам намного лучший шанс выбраться из дерьма, чем моя.
Я встал и заорал, что было сил. От внезапного движения я даже потерял
было равновесие, поэтому окончание его имени превратилось в хрип. Но я
крикнул снова, вслушиваясь в зхо, отражавшееся от стволов деревьев. Я
знаю, как можно ошибиться в расстоянии и направлении, когда в лесу
пытаешься следовать зову. Итак, я кричал каждые пять секунд: - Майкл! - и
в промежутках между криками слушал музыку флейты Пана.
Невыносимо долго (по крайней мере, минуты две) музыка нисколько не
становилась громче, а потом она вообще стихла. Я счел это признаком, что
мои крики возымели успех, нарушили сосредоточенность Майкла, и что он
сейчас откликнется. Я закричал опять и сделал все возможное, чтобы
выдержать постоянную громкость.
Вокруг нас темнело, и во мне поднимался страх, что он не сумеет найти
нас в темноте. Конечно, это был неразумный страх, но он заставил меня
встать на колени и пошарить в багаже мой карманный фонарик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50