Есть дела, которые мне надо обсудить с тобой с глазу на глаз.Ну, это дело ясное. Уверен, эту тему она могла мусолить до бесконечности — о том, как бы им остаться наедине. Ну, так, чтобы совсем-совсем наедине.— Конечно-конечно, — не стал спорить монах, встал из-за стола и присоединился к нам, а мы тем временем расселись по-турецки.Унылик смущенно топтался в дверях.Я бросил взгляд в сторону письменного стола. Последние научные изыскания — вот замечательная тема для беседы, пусть даже вам ответят так, что вы ни черта не поймете.— Над чем вы сейчас работаете?— Всего лишь переписываю требник, — ответил монах и, видимо, прочитав столь ярко выраженное разочарование на моей физиономии, тут же пустился в объяснения: — Это книга, в которой содержится мое послушание — все молитвы, которые я должен читать каждый день и обдумывать.— Понятно, — кивнул я, — и сколько же времени это у вас отнимает? Сколько часов в день, я хотел спросить?Монах пожал плечами.— Не более часа.Час? Целый час молитв каждый день? Я подавил дрожь и придумал новый вопрос:— А зачем вы молитвы переписываете?— О, это я делаю для того, чтобы не забыть их, — на тот случай, если добрая Тимея продержит меня здесь слишком долго.— Продержу, — буркнула нимфа и скорчила гримаску. — Ты только и делаешь, что сидишь, уткнувшись носом в эту противную пыльную книжку.— Увы! — кивнул монах и посмотрел в глаза нимфы. И вдруг я все понял. Это послушание было единственным, что не давало монаху поддаться чарам нимфы. Читал он, вероятно, куда дольше, чем час в день.— Выпей, гость мой, — промурлыкала Тимея и поставила на стол сосуд с янтарной жидкостью.В глубине сосуда сверкало золото, поверхность искрилась солнечными зайчиками. Если это и не было приворотное зелье, то по виду — оно самое.— Как любезно с твоей стороны, — сказал монах. — Нальешь, красавица?Тимея взяла сосуд и наклонилась над столиком. В это мгновение на нее посмотрел Жильбер и отвернулся. Фриссон же готов был отдать концы от страсти.— Этим придется пить из одной чаши, добрый человек, а мы с тобой разделим другую. У меня всего две чаши.— Ничего, мы обойдемся, — заверил я хозяйку и поднес чашу к губам.Желудок мой, получив удар, подпрыгнул. А голова как будто вмиг лишилась затылка. Кокосовое молоко? Это точно! Ферментированное кокосовое молоко, крепостью в сто градусов, не меньше. Что-то вроде натурального «пинья колада», и вдобавок у напитка был цитрусовый привкус.Фриссон потянулся за чашей, но тут до меня дошло, до чего мог довести любой напиток в доме Тимеи, и я прикрыл чашу ладонью.— Не надо, парень, — сказал я, — тебе уже и без того худо.И заработал злобный взгляд нимфы.Монах не обратил на это никакого внимания.— Что привело вас на этот остров? — поинтересовался он.— Неверный ветер, — ответил я. — Но я изменил его направление.Я-то ожидал, что монах удивится, станет подозрительно смотреть на меня, а он только кивнул, будто все понял.— Стало быть, ты чародей, — сказал он. По спине у меня пробежали мурашки. Этот парень был слишком догадлив.— Да нет, не совсем так. На самом-то деле я даже не верю в волшебство. Просто притворяюсь, когда приходится, когда не оказывается другого выхода, — бывает, и прочту стишок-другой.Монах удивленно улыбнулся. Я ощутил легкое раздражение, но вынужден был признаться: проистекало оно большей частью из стыда. Мне и самому показалось, что мое заявление прозвучало глуповато.— Можно примириться с самим собой, — проговорил монах. — Но найти примирение сразу и с Богом, и с Сатаной невозможно.— Погоди! — воскликнул я. — Сейчас ты начнешь утверждать, что середины не существует? Что всякий либо на сто процентов хороший, либо на сто процентов плохой? Спасибо, братец, не надо!Взгляд монаха застыл. Он смотрел мне прямо в глаза, а у меня было такое чувство, словно он пытается заглянуть мне в мозг.— Почему ты думаешь, — проговорил монах, — что я не принес последнюю клятву?Настал мой черед гадать. Я смотрел на монаха и поспешно соображал, вспоминая все, что знал по средневековой истории. Я не был католиком, но толку-то — правда, я что-то такое припоминал про разницу между монахами и священниками. Я сказал «брат», а он решил, что я употребил его титул, или я так думал, что это и есть его титул или звание.Или... или он хотел, чтобы Тимея думала, что его звание именно таково.Вот как! Значит, брат пока не принес последней клятвы. Может быть, имелся в виду обет безбрачия?Ладно. Я вовсе не собирался снимать завесу с его тайны.— Ясно. Стало быть, вы не брат, а отец. Но вы не мой отец, святой отец!— Но всякий священник — твой духовный отец.— Только в том случае, если бы я принадлежал к вашей Церкви, а я к ней не принадлежу.Жильбер вспомнил:— Язычник!Монах, не спуская с меня глаз, поднял руку.— О нет, правоверный брат — ведь ты же брат, я вижу это по твоей тонзуре. Нет, наш друг на самом деле может быть истинным христианином, но принадлежать к восточной церкви. Не так ли, чародей?Я попытался соображать быстрее. Насколько далеко на восток простиралось предположение монаха? В конце концов, церковь моих предков зародилась в Новой Англии, вернее — в самой Англии, а уж это было далеко-далеко на востоке от того места, где я находился сейчас, — если, конечно, не полениться и обогнуть почти весь земной шар.— Другая секта, — кивнул я. — Другая ветвь христианства. Я был воспитан в ее лоне. Это точно.Монах нахмурился, словно уловив примиренческий мотив, но сказал только:— Не могу же я называть тебя просто «чародей». Мое имя — брат Игнатий. А твое?— Его зовут чародей Савл, — встряла Тимея, решившая почему-то вмешаться в наш разговор. Я заметил, что спокойствия у брата Игнатия от этого не прибавилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155