— Осторожней, там в красной яйца сверху, — Юля скинула туфли, сунула уставшие ступни в тапочки. — Оооо… хорошо-то как… Папа не звонил?
— Не-а.
Вовка разбирал авоськи.
— А тетя Соня не заходила?
— Не-а.
Юля вошла в спальню, сняла платье через голову, повесила в шкаф. Надела халат, крикнула:
— Ты ел что-нибудь?
— Чай пил.
— А котлеты с рисом не ел?
— Не-а.
— Почему? Я же специально оставляла.
Юля вошла на кухню.
— Да не хотелось, мам.
— Это непорядок. Иди, мой руки.
— Я мыл уж, мам.
— Неправда. Иди, не обманывай.
Вовка убежал в ванную.
Юля нарезала свежего хлеба, поставила греться котлеты с рисом и чайник. Вовка вернулся, показал ей ладошки и сел напротив, болтая ногами. Юля убрала яйца и творог в холодильник, яблоки высыпала в раковину, пирожные разложила на коричневом блюде. Со дна авоськи достала норму, разрезала пакетик ножницами, положила подсохший комок на блюдечко.
Блюдечко поставила на стол.
— Во, засохшая какая, — Вовка потрогал норму пальцем.
Под темно-коричневой корочкой чувствовалось мягкое содержимое.
— Не трогай, — Юля сняла шипящую сковороду с котлетами и рисом, поставила на кружок перед Вовкой. — Ешь.
Болтая ногами, Вовка насадил котлету на вилку и стал дуть на нее.
— Сядь нормально, не балуйся. — Юля набрала волы в стакан и принялась есть норму чайной ложкой, часто запивая водой.
Вовка жевал котлету:
— Мам, а зачем ты какашки ешь?
— Это не какашка. Не говори глупости. Сколько раз я тебе говорила?
— Нет, ну а зачем?
— Затем, — ложечка быстро управлялась с податливым месивом.
— Ну, мам, скажи! Ведь не вкусно. Я ж пробовал. И пахнет какашкой.
— Я кому говорю! Не смей!
Юля стукнула пальцем по краю стола.
— Да я не глупости. Просто, ну а зачем, а?
— Затем.
— Ну, мам! Ведь не вкусно.
— Тебе касторку вкусно было пить? Или горькие порошки тогда летом?
— Не! Гадость такая!
— Однако, пил.
— Пил.
— А зачем же пил, если не нравилось? Не сыпь на колени, подвинься поближе…
— Надо было… Живот болел.
— Вот. И мне надо.
— Зачем?
— Ты сейчас еще не поймешь.
— Ну, мам! Пойму!
— Нет, не поймешь.
Юля доела норму, запила водой и стала есть из одной сковороды с Вовкой.
— А может пойму, мам!
— Нет.
— Ну это, чтоб тоже лечиться от чего-нибудь?
— Не совсем. Это сложнее гораздо. Вот когда во второй класс пойдешь, тогда расскажу.
— Аааа, я знаю! Это как профилактика? Уколы там, перке разные? Эт тоже больно, но все делают.
— Да нет… хотя может быть… ты ешь лучше, не зевай…
— А я когда вырасту, тоже норму есть буду?
— Будешь, будешь. Доедай рис.
— Не хочу, мам.
— Ну, не хочешь — не надо, — Юля поставила полупустую сковородку на плиту, налила чаю. — Бери пирожное.
Вовка взял, откусил, подул на чай и осторожно отпил.




Вместо шипящей ароматной струи из пульверизатора, пузырясь, закапал одеколон.
— Засорился, ведь вот… — Прохоров сжимал резиновую грушу, но ничего не менялось. Одеколон капал на пол.
Прохоров вывинтил пульверизатор из пузырька, подул в изогнутый наконечник. Воздух проходил с трудом. Выдутый одеколон потек по руке. Найдя в комоде иголку, Прохоров поковырял ей в головке и снова подул:
— Вот и лучше…
Он ввинтил пульверизатор, покачал грушу.
Прохладная струя с шипением вырвалась из головки.
— Порядок в танковых частях.
Прохоров задернул шторы. В комнате стало сумрачно. Притворив дверь, он снял с комода зеленый баллончик аэрозоля «Хвоинка» и стал распылять над столом.
Когда терпкий запах хвои заполнил комнату, Прохоров достал из кармана два ватных тампона, засунул в обе ноздри, включил телевизор и сел за стол. На нем стояла перевернутая кверху дном кастрюля.
Прохоров приподнял ее. Под кастрюлей на блюдце лежал пакет с нормой и ножницы.
Экран из серого стал голубым, зазвучала эстрадная музыка. Эквилибристы в блестящих костюмах раскачивались на трапециях.
Прохоров разрезал пакет, вытряхнул норму на блюдце и стал опрыскивать ее из пульверизатора до тех пор, пока одеколон не скопился под ней желтоватой лужицей.
Эквилибристы перелетали с одной трапеции на другую, кувыркались в воздухе.
Отложив пульверизатор, Прохоров вытащил из нагрудного кармана пакетик с молотым перцем и тщательно поперчил норму. Потом схватил ее и, стараясь не глядеть, стал откусывать и глотать, не жуя.
Эквилибристы быстро спустились вниз, сделали синхронный кульбит и раскланялись, подняв правую руку.
Прохоров схватил пульверизатор, направил в набитый нормой рот, сжал грушу. Струя зашипела, холодя зубы.
На арену вышел клоун, театрально раскланялся. Из штанины его выскочила крохотная болонка, с лаем побежала по кругу. Клоун бросился за ней, споткнулся и упал.
Прохоров проглотил, попрыскал остатки нормы и запихнул в рот.
Болонка подбежала к лежащему клоуну и, вспрыгнув ему на голову, поднялась на задние лапки.
Прохоров проглотил остатки, быстро отвернул пульверизатор и, запрокинувшись, отпил из пузырька.
Болонка завыла, сидя на клоуне. Зал засмеялся.
Прохоров поставил пузырек на стол:
— Охооооо… хох… проехали… хт…
Он вытер ладонью обоженный рот, вытащил тампоны из носа, положи на блюде.
Собачка продолжала выть, зал смеялся. Клоун приподнял полосатый зад и осторожно пополз за кулисы.
— Очено смешно… — буркнул Прохоров, комкая пакет из-под нормы, — усраться можно от вашего юмора…
Тампоны набухли одеколоном, плавающие в лужице крупинки перца медленно стягивались к ним.
С ноги клоуна соскочил ботинок. Клоун высунулся из-за кулис протянул руку. Ботинок взвился и исчез под куполом цирка.




— А Чесленко что? — Винокуров переключил скорость, газанул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13