Но, увы, мать-медработника в 1935-м забрал тиф, а отца-учителя в 1938-м — люди. Такой вот век. Братья могли шалить сколько душе угодно.
Но летом же шестьдесят второго, в отчетный период, охотовед Василий не безобразничал. Он помогал егерю Николаю. Как мог. По-братски. Экспедиция расположилась среди колиных угодий. Заселилась в пустующий летом дом охотника. Биологическая партия Томского государственного университета. Отряд. Три девушки и бородатое светило науки о звериных паразитах.
Две из трех приезжих красавиц, похоже, и сами были не прочь обзавестись если и не ученой бородой, то уж хотя бы академическим пайком. Несчастные шатались по лесу. Целыми днями честно собирали кусочки звериного помета. Попросту говоря, образцы волчьего и заячьего дерьма в лабораторные баночки. Третья же, самая симпатичная мордашка, филонила. Штучка по имени Валерия Караваева за славой не гналась, то есть не соглашалась прикасаться к гнусным кучкам ни пинцетом, ни специальной палочкой. Гордая.
Хвостатые глисты у нее вызывали отвращение, а высокий элегантный доцент Воробьев ненависть. Именно из-за него зеленоглазого и поперлась лаборантка Караваева в Богом забытый угол Южносибирской области. А он, негодяй, возьми да и не приедь. Судьба, попал в больницу в самый канун отъезда. Впрочем, надежда оставалась. Не может же честолюбивый Воробьев позволить медицине сгубить весь без остатка невосполнимый полевой сезон. Пошлет всю медицину к черту и к середине лета приедет. Прискачет на радость терпеливой Валере. Пока же девушка отыгрывалась на добродушном егере. Тренировалась.
Днем сонной неряхой валялась на кровати в доме охотника. Почитывала задом наперед роман про трех изрядно попивающих товарищей, а ночью преображалась. Превращалась в ненасытную и бесстыжую бестию с длинной папироской в мелких зубах. Не девка, а просто сила нечистая. В короткие часы между закатом и рассветом так могла уездить, уработать здоровяка, бычка Додда, что Коля падал. На зорьке не шел к себе, а полз, катился, колбасил.
А значит, имел право. Мог опасаться брат за жизнь брата. Волноваться, что запросто протянет ноги, коньки отбросит. Оттого-то и наведывался в то лето часто. Заглядывал на Синявинский участок, надевал чужую телогрейку и шел бесстрашно. Пропадал в комариной тьме между высокими деревьями. Все правильно, кто выручит, если не свой?
Правда, к августу ход мыслей охотоведа изменился. Малоприятные хлопоты насчет венков и железной стелы со звездой обернулись знакомством. Очень близким с еще совсем не старой вдовой недавнего начальника. Перспектива переезда из подвала на Арочной в квартиру на Весенней захватила Василия Петровича. Так одурманила, что стыдно сказать. Потерял Додд номер два всякий интерес к козлиным подвигам во имя братской любви.
А Коля выжил. И, конечно же, имел повод гордиться. Прощаясь в утреннем тумане наступающей осени. Беспечно улыбаясь городской, как оказалось, очкастой ведьме. И уж тем более зимой. Имел право на чувство удовлетворения, глубокого и полного, когда в начале февраля явилась белоснежка. Валера в бабьем платке и мужицком тулупе. Прямо из леса. К нему на заимку. "Здесь жить".
Между прочим, нисколько не огорчился егерь Додд и когда выяснилось, что не одна. Валера Караваева притопала не просто так. С подарком. Беззаботно щурясь, перемигиваясь с апрельским дурковатым солнышком, егерь стоял. Огромный и веселый. Курил на крыльце райцентровского роддома и думал со свойственной ему легкостью:
— Была одна, а стало две.
А то, что с арифметикой он не в ладах, выяснилось буквально через пару часов. После посещения базара и коопторга молодая мать попросила молодого отца остановить телегу у вокзала. Спрыгнула на голубой ледок, стряхнула прошлогоднее сено с валенок и через площадь пошагала в зеленое здание дореволюционной постройки.
Кажется, она хотела купить в буфете пирогов. Была в ту пору знаменита. Славилась выпечкой эта железнодорожная точка на транссибирской магистрали. Дело хорошее. Жаль, что не стала. Постояла под высокими сводами зала ожидания, подышала запахом вечного движения, сбросила платок и простоволосая вышла на длинный перрон. Одной рукой ухватилась за поручень, а другую вложила в чью-то широкую лапу. Конопатую. Протянулась из тамбура отходящего поезда. Подхватила услужливо. Дверь захлопнулась, и память стерлась.
Вот так, а еще говорят, что сиротство не передается по наследству.
Только на этот раз без детдома обошлось. И вообще, как-то по-человечески, удачно получилось. А кислорылая девка-печаль если кого-то и посетила, то только лишь Василия Петровича Додда. Он, мужчина крупный, грубый, самоуверенный и не склонный к сантиментам, на пятом десятке приуныл. Есть от чего. Когда улыбка плутовки-племянницы, одна только улыбка Леры оказалась ему по сердцу. Во много раз дороже всех сразу подвигов. Грамот, дипломов, аттестатов, веснушек, родинок, угрей приемыша Сергея. Хороший парень, да чужой.
Ну, что же, и так бывает. Покуда примеряешься положенные восемь раз, другой чик, и отрезал. Ну, или, например, расписался, как Коля Додд, под заявлением в присутствии регистратора ЗАГСа. А чего там было думать, ехать надо было. Торопились, хотели засветло домой вернуться.
Впрочем, официальное состояние непрямого родства вовсе не мешало дяде Васе баловать дорогую племянницу. Потакать, одаривать, во много раз превосходя и щедростью, и широтой законного папашу. Да, возможности у него, прямо скажем, были другие. Разве можно сравнить председателя Областного общества охотников и рыбаков Василия Петровича Додда с директором цеха мелкого мехового опта при районном Управлении по делам инвалидов и ветеранов труда Николаем Петровичем Доддом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68