..
решенье в конце-концов принимает беспрецедентное.
Служебная мембрана телефонная преобразует голос
одного ответственного лица в ток электрический, и он, волею
гения человеческого в бесконечном проводе медном в момент
любой возбуждаться обязанный, секунды не прошло, уже
воркует, гармониками дивными обогащенный в трубке
домашней, ласкает слух другого ответственного товарища.
- Ну, ну, - не возражает Василий Петрович Альберту
Алексеевичу, и к обеду следующего дня Валерия Николаевна
Додд, неполных восемнадцати лет, образование среднее,
несостоявшаяся студентка Томского государственного
университета имени В.В.Куйбышева зачислена на службу, на
должность взята, коей, утверждают, в природе не было, нет и
не будет, и все же, редактора-стажера программ для учащейся
молодежи и юношества.
С неясными обязанностями, сомнительным статусом,
но жалованием, окладом достаточным вполне. Да, для образа
жизни пусть скромного весьма, но независимого, ах, впрочем,
не лишенного и некоторых неудобств, не без изъянов мелких,
увы, нет совершенства под луной, под звездами сибирскими, с
последними сомнениями на этот счет простишься, когда
прелестным майским утром от пенья птичек, от милого
чирик-чирик еще и пробудиться, проснуться, оглядеться не
успел, а у тебя уже и перепонки барабанные лопаются, и
голова трещит, и вылезают из орбит шары.
Ох.
Но в учреждении общественного питания, кафе
молочном "Чай" не напрасно Валера Додд сидела целых
полчаса, свой воспаленный пищевод смягчая
общеукрепляющим продуктом, кашей манной, размазней.
Испарины холодные приливы и отливы, урчанье
подлое внутренних органов совсем, конечно, не уняв, однако,
и взор прояснили и плавность некоторую, движеньям столь
необходимую, возвратили. Во всяком случае, неловкое,
опасное, грозившее последствиями жуткими, копанье-
ковырянье вблизи, у края самого гнусного масляного омута не
разлитием желчи разрешилось, нет, ложки уверенным
маневром в окрепшей настолько руке, чтоб гадость
высокомолекулярную желтого, неаппетитного,
отвратительного цвета отправить из своей тарелки в забытую
чужую, там омывать остатки недоеденного кем-то омлета с
ветчиной.
Итак, день начат. Из потной тоски липкого сна, через
процедуры водные и океан безмолвный разваренной крупы
проторен путь раскаяния к стакану прохладного компота из
яблок мелких, сушеных, позапрошлогодних.
Уф.
Все, открывается дверь молочного кафе ( сменившего
не так давно название и профиль, но не успевшего пока
ассортимент) и утро весеннее кумачевого месяца травня
принимает и носик, и ротик, и глазки, короче, всю кралю
целиком.
Оп.
Но фаталистов жалкую компанию, готовых терпеливо
ждать под буквой "А" финальной рыбы шоферских поединков,
она желания пополнить не демонстрирует вовсе, подходит к
краю тротуара и... нет, выбросить руку, взмахнуть ладошкой
не успевает. Какой-то бешеный "Жигуль", нос срезав нагло
хлебному фургону, влетает колесом на низенький бордюр и,
голубей вспугнув разноголосьем женским, невинно замирает,
уткнувшись бампером в колени, самообладания, ввиду
невиданного замедленья всех реакций, красиво и
неподражаемо не потерявшей Леры.

ЛЕША




Уф.
Воздушных масс волнение, сгущение, разрежение,
скрип, крежет, свист не разорвали дивное пространство на
жуткие и мрачные куски. Отнюдь нет. Бесцеремонно
взболтанный эфир в мгновение ока обрел утраченную было
весеннюю прозрачность, и всяк полюбоваться смог героем
дня.
- Ну, что, попалась? - изрек мерзавец беспардонный,
небрежно локоть положив на белую (цвета колониальных
трофеев - сафари) крышу лихого своего, отчаянного аппарата.
Впрочем, вовсе не нового, местами ржавчиною тронутого, с
багажником, непристойно откляченным, задранным, а носом
же, наоборот, чего-то вынюхивающим, высматривающим в
серой дорожной пыли, без бампера заднего, с трещиной,
расколовшей ветровое стекло, но тормозами, тормозами
отменными, чему мы все, слава Богу, живые свидетели.
- Гы-гы, - звуком радостным, торжествующим, нос
гаденыша сопровождал растекание ухмылки, улыбки
порочности беспримерной по его, не лишенной приятности,
смазливой даже, пожалуй, физиономии.
Нет, нет, подобным образом девушку приличную,
блюдущую себя и честь дома, не приветствуют. Не на всякую,
уверяю вас, курносую и голенастую позволено было даже
Диме Швец-Цареву, Симе, исключительно наглому субчику,
младшему сыну секретаря городского комитета одной
влиятельной организации общественной, племяннику
начальника областного, абсолютно неподкупного управления
вот так по-хамски наезжать средь бела дня.
М-да, как ни старалась Валера, какое благоприятное
впечатление она иной раз ловко ни производила на поколения
иные, гнусные ее сверстники никак забывать не хотели,
отлично помнили, все как один, и не звездные часы школьных
спартакиад, не то, как появилась ее фотография (глаза бесенка,
легушачий рот), а, увы, то, как в одно обыкновенное,
прохладное утро исчезла со стенда "Спортивная слава", после
себя оставив лишь стойкий серый уголок, который ноготь
завуча товарища (товарки?) Шкотовой сердито исцарапал, но
подцепить не смог. Что ж, нравится-не нравится, но ладную и
ловкую девятиклассницу Валеру Додд из школы третьей,
центровой, престижной, за аморальное, ни больше, ни
меньше, поведение выгнали, выставили, выперли, в общем,
перевели по настоятельной просьбе родителей (папаши Додда,
разумеется, в единственном числе) в обыкновенную среднюю
общеобразовательную школу номер семь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68