- что она не сразу и не вполне признала собой, своим пределом и обликом высокую, стройную красавицу в черном блестящем плаще, красных туфельках и красной сумочке, бесшумно проплывающую под моросящими каплями дождя к ярко освещенному входу в ресторан.
Догнав себя, она вошла в вестибюль.
К ней навтречу уже спешил громадный и толстый Михаил Михайлович, здешний метрдотель и хороший знакомый. Однако, в первые секунды, весь во власти сиюминутных забот, он как-то не связал её облик с той женщиной, которую привык видеть под опекой господина Семенова, жильца из соседнего подъезда, и потому был строг.
- Нельзя, нельзя, мест нет. Даже наши дамы простаивают.
Она сообразила, что её приняли за ночную бордельную бабочку, залетную проститутку, но не оскорбилась, потому что время такое: любую прилично одетую женщину, да в ночное время сейчас невозможно отличить от проститутки. Если только не одеться похуже.
Промелькнувшая мысль позабавила и даже немножко отвлекла.
- Михаил Михайлович! - протянула она, и тот узнал.
- О! Мадам! Простите, Лизонька! Вот уж неожиданность, вы никогда к нам не заглядывали. А где ваш муж? Или вы одна сегодня?
- Угадали. Муж где-то по делам носится. А я вот, думаю, зайду, а то живу, живу, не знаю, чем вы народ завлекаете.
- Милости просим, рады, рады.
Он, не моргнув глазом, взял у неё двадцатку и, почтительно приняв плащ и зонтик, уже вел в зал, который музыкой, звоном, вскриками и смехом, словом обычной атмосферой бездумного веселья встретил её. Может это и требовалось.
Ее усадили за столик на четверых. Она была одна. Официант быстро принял заказ, заламывая черную бровь в ответ на её быстрое: это принесите, и это, и это...
Заказывала много и подряд. Не потому, что хотела есть, или пить, но что-то делать было надо, почему бы и нет?..
Опять шампанское в ведерке со льдом, графинчик с коньяком, сок, салаты... Официант ловко налил коньяк (она выпила), умчался, принес ещё какие-то салаты, успев поднести огонь зажигалки (она закурила), потом горячее (она не разобрала что). Тут же хлопнула пробка, шампанское вспенилось в бокале, потом - в ней самой. Она весила все меньше и меньше; она дивилась, когда же ветер сможет справиться с ней, когда отнесет её к Семенову, уже жалеющему о своем предательстве? Он, наверное, уже все понял, все осознал, заболел от тоски, хуже нет тоскующего мужчины, они как дети, становятся маленькими, крохотными. Ох, как хорошо! Детские ручки сломленного мужчины: жар её груди вольет в них силу!.. Грязный от пыли дорог? Ее слезы омоют его... у неё пркрасные глаза - все гворят... Конечно, он вернется, он поймет, как был неправ, вернется, потому что все, что было между ними нельзя перечеркнуть... нельзя забыть вкус его речи, вкус его губ, вкус его зубов, вкус его рук... Его руки - самые сильные, самые нежные, они всегда были рядом, чтобы поддержать, чтобы успокоить, чтобы ласкать!.. Они встретились, чтобы не расставаться никогда... Он говорил это ей в Италии, у моря, и плыли ангелы, плыли звезды, плыла луна, как ночное солнце, плыли спящие яхты с влажными от росы палубами и нацеленными к небу мачтами, все плыло в воздухе с ним и с ней...
Лиза вдруг так сильно ощутила его рядом с собой, в соприкосновении, жарком и жадном, она слышала его голос, ощущала, сжимала в объятиях, прижимала к животу, ребрам, трепетавшим, как ресницы глаз во мраке...
- Да, еще, - кивнув, она позволила официанту налить ещё коньяка.
- Вы не стали кушать, - сказал он, имея в виду горячее блюдо. Официант был предупрежден метрдотелем, потому был - сама предупредительность.
- Может подогреть? Или что ещё хотите?
- Нет, спасибо.
- Десерт? Вино?
- Да, что-нибудь... Принесите...
- Сей момент, - сказал и исчез... Фантом.
Опьянение избавило её, к счастью, от остроты... Нет, боль не могла так просто испариться, спряталась, она старалась вспоминать о чем-то хорошем... Семенов никогда не носил колец, и всегда посмеивался над любителями носить золотые перстни, вроде этого, например, который чего-то хочет...
Лиза перевела глаза с пальцев, опирающихся на край её столика, перевела взгляд на белый манжет с густой черной порослью с исподу, на рукав костюма, а потом - на лицо владельца, на словно сочные валики парного мяса, окаймляющие дыру, откуда торчали запачканные никотином зубы, раздвинулись и сомкнулись, сомкнулись, чтобы опять раздвинуться, чтобы сказать ей, что нельзя такой очаровательной милашке прозябать в одиночестве. Она шевельнула губами, чтобы попытаться снизойти до уровня простых рефлексов, которыми руководствовался подошедший к ней мужчина, но слова не находились.
Мужчина уже сидел рядом. Она попыталась сосредоточиться.
- Такая красотка, почему я тебя раньше не встречал? Мы теперь будем неразлучны, - говорил ей этот, сидящий рядом.
Она почувствовала его ладонь на своем колене, холодно посмотрела вниз. Пальцы с печаткой уже заползали ей под юбку, продвинулись выше, дальше некуда и замерли.
- Ну и как впечатление? - спокойно и трезво спросила она, видя его реакцию.
- О! Это непередаваемо, крошка, - ответил мужчина, только что обнаруживший, что его новая знакомая не носит трусиков.
- Тогда убери руку, - сказала она и махнула рукой смотрящему в их сторону Михаилу Михайловичу.
Тот доплыл, наконец.
- Избавьте меня, пожалуйста, от соседства, - тихо попросила она, внутренне просто плавясь от ярости.
- Вы ошиблись! - строго сказал Михаил Михайлович мужчине и рука того стала выползать наружу, а ухмылка раздвигать толстые губы.
- Не думаю, чтобы очень ошибся, - проговорил он. - А с вами мы ещё продолжим знакомство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74