Воцаряется гробовое молчание, после этого человек незаметно уходит. Никто не видит его, не знает, откуда он пришел и куда ушел, кто он и кто послал его. Но неизменно его сообщение производит на всех одинаково сильное впечатление. И долго еще в эту ночь на блоке не прекращаются разговоры о Тельмане, о коммунистах, о политической борьбе.
И все-таки где-то мы были неосторожны. Однажды утром во время поверки двенадцать номеров вызвано к воротам. Среди них немцы, австрийцы и двое русских-Тимофей Савин и Григорий Екимов. Все они политические, все так или иначе связаны с подпольем.
Лагерь притаился. Никаких совещаний! Никаких информаций! Таков приказ комитета. Кое-кого укрыли в лазарете. Проверили, надежны ли тайники с оружием. Судьба подполья зависела теперь от этих товарищей. Удар пришелся точно: среди арестованных был и Роберт Зиверт, произносивший траурную речь, и видный член подполья австрийский коммунист Август Вегерер.
Всех их в тюрьме подвергли страшным мучениям, но когда в начале октября один из них случайно, по ошибке конвоя, оказался в лагере, мы узнали, что гестаповцы ничего не добились. Их гоняли из тюрьмы в тюрьму, из лагеря в лагерь, много раз принимались допрашивать — никто даже не намекнул на подпольную организацию. Прихватили к двенадцати первого старосту лагеря Эриха Решке, подозревая, что он-то обо всем знает. Некоторые из них вернулись в лагерь, других еще долго мытарили по дорогам, пока в апреле 1945 года они все не разбежались.
Эти двенадцать спасли подпольную организацию.
На наших ребят Гришу Екимова и Тимофея Савина выпало тяжелое испытание. От них требовали имен советских офицеров и организаторов митинга. Ни тот, ни другой не участвовали в траурном митинге Интернационального комитета и едва ли знали что-нибудь о нем. Они работали в небольшой команде и допустили неосторожность: прервали работу и почтили память Тельмана. Провокатор выдал их. Их били плетьми и дубинками, выламывали руки, мучили другими варварскими способами, но молодые парни (Савину было всего восемнадцать лет) молчали. Совершенно истерзанного Гришу Екимова привезли в лагерь. Весь лазарет был поднят на ноги, чтобы спасти его, но тщетно. Через три дня политрук Советской Армии, коммунист Григорий Екимов умер. Тимофея Савина потом вернули в лагерь, и он вместе с нами дождался освобождения.
Так прошел октябрь — с тяжелыми тучами, холодными ветрами и мрачным настроением. Приближается еще более мрачное время, ноябрь-пора мокрого снега, оттепелей, еще большей сырости и туманов. Но подпольная жизнь лагеря мало-помалу снова начинает оживляться. Эсэсовцы сумели нанести удар по подполью, но это ранение не смертельное. По сути, они не подобрали ключей к организации, не проникли вглубь, не сумели раскрыть ни один из наших планов. Конспирация оказалась на высоте! Так неужели от страха притихнуть и молча ждать, когда эсэсовцы придумают еще что-нибудь против нас?!
Захожу на 44-й блок, к Валентину Логунову.
— Как дела?
— Очень хорошо, Иван Иванович. Полный батальон в вашем распоряжении. Никто не унывает. А вам сюрприз: создана авторота.
— А машины? — спрашиваю я.
— Конечно, пока без машин, — Валентин победно ухмыляется. —Но и машины будут, как только захватим гараж эсэсовцев.
— Что же это за рота? Объясни!
— А очень просто. Разве среди нас мало шоферов или водителей танков? Почему бы им не изучить немецкие машины? У нас есть дока по этому делу — Генка Щелоков. Знает все марки автомобилей. Ему поручили создать роту и пока теоретически научить водить любую машину из тех, которые мы видим в лагере.
Молодцы! Действительно, это может в свое время нам очень пригодиться!
…Мне давно нравился врач Алексей Иванович Гурин-крупный красивый человек. Он жил на нашем 30-м блоке, и мы иногда разговаривали с ним на разные темы. Меня он знает с того дня, как избитый Вилли Длинным я попал в лазарет. Гурин и Суслов тогда латали и перевязывали меня. Мы с Алексеем Ивановичем нет-нет да вспомним этот случай. Только теперь нам обоим смешно.
Однажды я сказал ему как бы между прочим:
— Слышал, что тут некоторые собираются поднять восстание. Что вы думаете по этому поводу, Алексей Иванович?
Но от Алексея Ивановича не так-то легко добиться прямого ответа. Его лицо непроницаемо: ни удивления, ни радости.
— Ну, об этом можно только мечтать, —.раздумчиво произносит он,
—Поднять сейчас людей — это значит бросить их на уничтожение. А готовиться, пожалуй, надо…
Иду дальше, стараясь вызвать его на откровенность:
— А вы согласились бы принять участие в подготовке?
Опять он отвечает не сразу. И опять уклончиво:
— Да ведь я только врач. А восстание должны готовить люди военные…
Мне приходится первому открыть карты:
— Восстание готовится, Алексей Иванович. И давно. Уже созданы роты и батальоны. Есть и оружие. Лазарет тоже участвует в подготовке. Да вы ведь, конечно, об этом знаете…
Алексей Иванович улыбается.
— Кое-что знаю… Николай Тычков создает у нас санитарную группу.
— Николай Тычков энергично и умно действует, я знаю, но он нужен и на другой работе. А как вы, согласны вступить в русский боевой отряд? Только хорошенько подумайте.
Гурин оживился:
— Тут и думать нечего. Я давно считаю себя вступившим. Вместе с Николаем Тычковым мы навербовали на блоках санитаров. Нам хорошо помогают все наши врачи. У нас уже есть немало медикаментов. Да вы сами недавно видели, как работает наша санитарная группа.
— Когда?
— А после бомбежки. Для нас это была серьезная проверка. Теперь мы уверены, что справимся с любым количеством раненых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68