– Изольда.
И снова открыла глаза. В глазах был лед. Твердый, обжигающе холодный. Все. Он проиграл.
«Изо льда?» - вспомнилась чья-то изящная шутка по поводу этого редкого имени, но было бы уж слишком глупо шутить с человеком, минуту назад собиравшимся наложить на себя руки, и Симон потерянно замолчал. Финиш. Больше он был ни на что не способен. Разве что самому кинуться с моста в реку. Да уж лучше так, чем расстаться с этой девушкой.
И тут Изольда вдруг снова закрыла глаза и зашептала жарко, как в бреду:
– Не бросай меня, не оставляй меня одну, я не могу сегодня быть одна, не могу, поехали, скорее поехали отсюда…
Это был текст из какой-то другой пьесы, и Симон снова испугался. Так все-таки бред или чтение мыслей?
– Вы даже не знаете, кто я, - осторожно проговорил он. - Почему же обращаетесь именно ко мне?
– Это не важно, не важно, - вполне разумно ответила Изольда, - я просто не могу сегодня быть одна, правда не могу… - И добавила уже совсем жалобно: - Не бросай меня, пожалуйста…
Глаза её по-прежнему были закрыты, и она, как слепая, почти судорожно нашарила его руку и ухватилась за локоть и запястье. Ладони были горячими и влажными.
– Пошли, - скомандовал он решительно.
Привычная спокойная уверенность в себе постепенно возвращалась, и Симон по-отечески обнял вдруг начавшие вздрагивать тонкие плечи Изольды.
– Поедем ко мне, я только должен ещё зайти в Обком.
Реакция была более чем неожиданной. Изольда вырвалась, отпрянула и широко раскрыла глаза. В них больше не было никакого льда, в них полыхало нечто совсем нездешнее.
– Ты что? - спросил он, уже уставший пугаться.
– Не ходи туда.
– Почему?
– Не ходи туда сегодня. Не надо, я уже была там, я тебе все расскажу потом. А сейчас не ходи. Нельзя.
– Да почему же?!
Пламя в её глазах чуть попритухло, и она сказала явно не то, что думала:
– Я не смогу идти туда ещё раз, а ты обещал не бросать меня.
Ничего такого он не обещал ей, вообще ничего не обещал, но… В который раз за сегодня он принимал решение, противоречащее всем правилам, всем законам, всем доводам разума. Но уж играть в эту игру, так до конца.
– Хорошо, - сказал он, - едем ко мне домой.
Возле машины вертелся мелкий неопрятный мужичок из породы уличных попрошаек. Симон таких терпеть не мог и, хотя регулярная борьба с ними была не его профилем, старался при малейшей возможности закатывать бродяг под арест и приставлять к ним какого-нибудь рьяного молодого сержанта для наиболее эффективного промывания мозгов. Сейчас ему было явно не до этого и, услышав омерзительно жалобное: «Господин, подайте несчастному!», Симон чуть не отпихнул бродяжку ногой. Но когда они с Изольдой сели в машину, неумытая рожа придвинулась почти вплотную и шепнула:
– Вас ищет Лэн.
Симон поглядел укоризненно: мол, чего сразу не сказал. Бродяжка улыбнулся: конспирация. Молодец, похвалил Симон, заканчивая этот разговор одними глазами. А мужичонка уже гундосил снова:
– Подайте, господин, подайте несчастному… Симон пошарил в кармане и протянул ему два пятиалтынных серебром.
– Не надирайся только, употреби во благо, - посоветовал он на прощание и дал по газам.
– Куда мы едем? - встрепенулась вдруг Изольда.
– Так ведь ко мне домой, - недоуменно оглянулся на неё Симон.
– Нет, я спрашиваю, где это.
– Адлервег, у самой кольцевой.
Ответ вполне устроил её, но когда у поворота на Фритценервег он помигал, а потом, спохватившись, взял влево и двинул дальше по Замиттер-аллее, Изольда снова испуганно спросила:
– Почему мы здесь не повернули?
– Потому что на Хоффманштрассе опять чего-то роют и надо пилить в объезд по Друмман и Шваль-бенвег. Ты хорошо знаешь город?
– Я вообще его не знаю. Я здесь первый раз.
Это был ответ, достойный её белокурой шевелюры и нелепой попытки суицида.
– Да ты откуда, Изольда? Может быть, ты пришла прямо из древней легенды, и суровые скалы Корнуолла милее твоему сердцу, чем песчаные обрывы Янтарного берега? («Во завернул! - сам себя не узнал Симон. - Не иначе влюбился. Седина в бороду - бес в ребро».)
А Изольда вдруг оттаяла, улыбнулась, как старому знакомому, и ответила:
– Типа того. Я из Москвы.
Странно. Ведь ей было не больше двадцати. Молодежь так не говорила сегодня. Сказала бы «из Метрополии» или в крайнем случае (есть чудаки, которые не любят этого слова) - «из Большой Столицы». Точно так же никто не скажет «Санкт-Петербург» - скажут «Питер» или «Малая Столица». Чудно.
– Все это случилось так нежданно, - произнесла вдруг Изольда.
– Что именно? - поинтересовался Симон. Но она не ответила, а продолжала говорить свое, и Симон вдруг понял, что девушка читает стихи.
Все это случилось так нежданно!
Вечерело. Около шести
Старенькая сгорбленная Ханна
Собралась зачем-то в лес пойти.
В руки взяв платок и телогрейку,
Выпив на дорожку девясил,
Кликнула с собою пса Андрейку,
Чтоб один по дому не бродил.
Заперла скрипучую калитку,
Воздух был прозрачен, свеж и чист,
Прогнала с капусты тварь-улитку,
Чтобы не глодала сочный лист…
«До чего же чудное стихотворение!» - думал Симон, ощущая себя уже где-то совсем не здесь, а в далеком странном мире сумрачных лесов, согбенных старух и скрипучих калиток, в мире, где на дорожку пили не рюмку водки, а настойку девясила…
Прокричала выпь в кустах сирени,
Светлячок напуган чем-то был,
Встрепенулись спящие олени,
Лягушонок закопался в ил.
И скакала бабушка-колдунья
По болоту прямо босиком…
Все это случилось в полнолунье.
Всюду сильно пахло васильком.
(Стихи Ксении Кулаковой.)
«Во Франции венки из васильков кладут на могилы погибших солдат», - вспомнилось вдруг Симону, он только плохо представлял себе, какой у василька запах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22