Я привел женщину в свою
хижину и усадил на циновку перед бамбуковым сосудом с рисом,
принесенным моей хозяйкой. Мы поели в темноте. Она жевала
механически, забывая глотать, и белая кашица выливалась из ее
переполнявшегося рта. Помню, с каким терпением и заботливостью я
вытирал ей рукавом подбородок и целовал в уголки губ, как это бывало
прежде. О чем я думал тогда? -- трудно сказать. Больше всего меня
занимала и даже забавила мысль о том, где бы раздобыть средства на
обратное путешествие для двоих.
Поздней ночью, ощущая приятно ноющее опустошение в нижней части
живота, я уснул на ее плече -- впервые крепким, мертвенным сном.
Воспоминания мои путаются, и теперь я уже не в состоянии определить,
сном или случайно подсмотренной явью были те крупные рыжие муравьи,
перебегавшие по открытым поблескивавшим в лунном свете глазам
недвижно лежавшей рядом со мной женщины...
Проснулся я оттого, что почувствовал рядом с собой зияющую пустоту. Я
вскочил на колени и огляделся сквозь неопрятные пряди отросших за
полгода волос. Моя постель была пуста, хижина была пуста, яркое
платье скомканной тряпкой валялось в ногах. Желтые жесткие, как
бамбуковые жерди, солнечные лучи скрещивались в воздухе. Слышалась
мерная дробь барабанов, созывавших на плантации подневольных
работников -- зомби.
Плетеная дверь слетела с петель, когда я выскочил наружу.
Единственная улица деревни была пустынна. Я бросился за деревню, на
плантации. Это были протяженные поля заливного риса, расположенные в
заболоченной низине. Сотни зомби обрабатывали их с раннего утра до
поздней ночи. Среди них я сразу увидел ее -- она была единственной
белой женщиной среди жилистых коричневых мужчин. Она разгребала
жидкую почву руками, присев на корточки, так что ее груди свисали до
самых колен. Между длинными ровными рядами зомби расхаживали
надсмотрщики в коротких саронгах, с бичами в руках. Моя жена
отставала от остальных работников, и один из надсмотрщиков то и дело
подгонял ее ударами кнута.
Вне себя от бешенства, я набросился на него и, вырвав из рук кнут,
начал душить негодяя кожаным ремнем. Он испуганно верещал под моими
коленями, не понимая, за что я на него набросился. Я сломал бы ему
глотку, если бы на его крик не подоспели другие надсмотрщики. Они
принялись хлестать меня бичами, которые оглушительно хлопали по моим
плечам и спине, сдирая с них куски одежды и кожи. Продолжая мертвой
хваткой сжимать горло своего врага, я потерял сознание.
Очнулся я в своей хижине, лежа на животе. Чьи-то нежные руки мягко
прикасались к моим ранам, обтирая их влажными губками. С правой
стороны от меня стояла на коленях хозяйка постоялого двора, слева от
меня на коленях стояла ее дочь, девочка с припухлыми губами. Вдвоем
они выходили меня, и я остался жить с ними, в захудалой хижине на
краю деревни. Иногда я вспоминал свою бывшую жену, свою несчастную
белую жену, но никогда не навещал ее на плантациях, ни в том страшном
скотском месте, куда сгоняли их на ночь. Я знал, что скоро встречусь
с ней и разделю ее судьбу.
Моя душа вступила в период временной гармонии, однако я не льщу себя
надеждой, что это надолго. Я чувствую, что гармония окружающего меня
макрокосма стремительно приближается к распаду -- насколько же
краткосрочней должна быть гармония моего микрокосма!
Вчера ко мне приходил посредник, и я уже продал ему за две долларовых
бумажки свое согласие на зомбификацию моего тела после моей смерти.

1 2 3