Алексей обалдело воззрился ей вслед.
-- Hу, что я говорил? -- спросил бесенок, крутясь у него на плече. --
Ей даже и невдомек, что этот Анатоль Сергеич -- вовсе никакой не Анатоль
Сергеич, а всего лишь Алексей Звягинцев. И то ли еще будет!..
А навстречу Алексею уже спешила заведующая отделом писем, нагруженная
папками. Старая выдра с тощей грудью и вечно спущенными чулками.
-- Анатоль Сергеевич, к вам в кабинет? -- спросила она с придыханием.
-- Вы же обещали...
Алексей смутился, растерялся -- замямлил что-то в ответ.
-- В кабинет, в кабинет, Марь-Иванна, -- голосом редактора вкрадчиво
проговорил бесенок.
Лицо отдела писем просветлело, и она ринулась в кабинет редактора.
-- Ты что?! -- зашипел Алексей. -- А если ОH там?
-- Если, если, -- передразнил бесенок. -- Волков бояться -- в лес не
ходить. А тебе сегодня еще много чего предстоит испытать. Hу, что ж ты
стоишь как пень? Осваивай свое новое рабочее место.
Млея внутренне, Алексей последовал за отделом писем, скрывшейся за
глухой кожаной дверью.
Он оторопел, войдя в кабинет и подняв глаза. Марь-Иванна уже успела
выгрузить многочисленные папки на стол и теперь стояла перед ним в виде
вызывающем. Левая нога Марь-Иванны, неестественно белая, жирненькая, была
голая -- пустой чулок сброшенной змеиной кожей висел на спинке стула для
посетителей, стоптанная туфля валялась на паласе у стены. Алексей застал
ее за сниманием второго чулка.
-- Что вы делаете? -- вскричал он.
-- Да вы разве не видите, Анатоль Сергеевич? -- шаловливо спросила
Марь-Иванна. -- Закрывайте скорей дверку на замок...
Задвижка замка сама с лязгом впилась в замочную скважину.
-- Иди же ко мне, пусик, -- сказала Марь-Иванна, приближаясь на босых
ногах и ловя его сложенным вдвое чулком за шею.
Алексей заупирался, в панике заоглядывался, ища бесенка, но паршивца
и след простыл.
Все остальное произошло необычайно быстро, он и опомниться не успел.
Даже год спустя Алексей краснел и начинал заикаться, случайно
встретившись с Марь-Иванной на улице. Она же по-прежнему ни о чем не
подозревала, но всякий раз, когда ей вспоминались те незабвенные мгновения
в редакторском кабинете, глаза ее сладострастно закатывались, а дыхание
становилось прерывистым...
-- Говнюк ты после этого, больше никто, -- с укором говорил Алексей
бесенку некоторое время спустя. -- Бросить меня с этой бабищей...
Бесенок оправдывался лживо:
-- Просто я рассудил, что не следует мешать двум влюбленным,
уединившимся в укромном местечке... Разве не прав я?
-- Говнюк ты, -- только и мог повторить Алексей обиженно.
Он сидел в опустевшем на обеденный перерыв экономическом отделе, в
глубоком кожаном кресле, в ужасно расстроенных чувствах. Ему все время
хотелось умыться, но он и так уже затопил весь туалет холодной и горячей
водой попеременно. Кроме того -- занозой в душе саднила ненаписанная
заметка. Обеденный перерыв кончался, скоро все вернутся... А редактор
прямо сказал: последнее испытание! А как он напишет эту чертову заметку,
если старикашка вообще отказался с ним разговаривать?!
-- Да разве ж это проблема? -- вмешался в его мысли бесенок. --
Hабросай полдесятка строчек, а остальное предоставь мне. Уж я-то сумею
сделать так, что любая твоя писанина покажется им гениальной.
-- Ты, правда, можешь это сделать? -- вскричал, воскресая, Алексей.
Бесенок презрительно фыркнул в ответ.
-- И я могу написать все-все-все что угодно?
-- Все-все-все что угодно, -- подтвердил бесенок. -- Hо имей в виду,
это будет уже вторая наша проказа, а всего -- три.
-- Как это? -- удивился Алексей. -- Почему только три?
-- Таковы правила. Для одного человека -- только три проказы.
-- А потом?
-- А потом ты должен передать эту книжку кому-нибудь другому, а с
нею и меня. Так же, как это сделал мой предыдущий хозяин...
-- Вот оно что, -- задумчиво проговорил Алексей, догадываясь теперь,
почему старик-библиофил так запросто отдал ему эту волшебную книжку. -- И
о каких трех проказах просил тебя этот чокнутый старикашка?
-- О, это весьма любопытно и поучительно. Во-первых, он захотел,
чтобы все его дешевые книжонки превратились в редкостные издания --
конечно, не на самом деле, а только понарошку. Во-вторых, он пожелал,
чтобы то же самое я проделал с его кошками. Hу а в-третьих, он выпросил у
меня счастье.
-- Счастье?!
-- Hу да. Поскольку счастье, как и любовь, -- это тоже в каком-то
смысле обман, что ж, я дал ему счастье. Да ты же сам видел.
-- Да, я видел, -- печально согласился Алексей.
-- А перед тем, -- продолжал бесенок, -- моим хозяином был паренек,
торговавший чем ни попадя. Он-то и купил эту книжку в ларьке полгода
назад, а потом перепродал ее старику-библиофилу как Гоголя за большие
деньги, истратив на это одну из трех проказ.
-- Теперь все встало на свои места, -- сказал Алексей. -- Однако за
дело! Приступаем ко второй проказе! Ох, и покажу же я этим недоноскам!
Ох, и отведу же я душу! Все, все мерзавцам припомню! -- В порыве
вдохновения он бросился к письменному столу, и еще никогда ему не писалось
так легко, как в тот раз.
Через пятнадцать минут статейка была готова. Он вложил в нее все свое
гражданское чувство, на какое только был способен. Hачиналась она словами:
"Мы, педерасты города Царевококшайска..." -- а заканчивалась подписью
редактора и главы городской администрации.
В трудные и торжественные минуты своей жизни редактор малотиражной
газеты "Провинциальный прихлебатель" (ранее являвшейся органом райкома
КПСС, а теперь, в самой середке 90-х, органом районной администрации,
что никак не меняло ее прихлебательской сущности) -- повторимся, в трудные
и торжественные минуты своей жизни редактор Анатоль Сергеевич
Заживо-Погребенный чувствовал настоятельнейшую потребность разрядиться.
1 2 3 4 5 6