Константин СИТНИКОВ
ЧИСЛО ЗВЕРЯ

Здесь мудрость. Кто имеет ум,
тот сочти число зверя, ибо это
число человеческое; число его
шестьсот шестьдесят шесть.
Откровение. 13,18

В какой-то миг процесс разложения прекратился, время замерло в
нерешительности: продолжать ли свое привычное течение или же повернуть
вспять? - и это безвременье длилось довольно долго. Хотя что такое долго,
если само время стояло на месте и во всем мире ничего не происходило? -
остановилось всякое движение: трупный червь перестал мягко скользить по
обнаженному остову лица, ночной ветерок замер, но не угас совсем, а
продолжал подувать, только неподвижно, и даже сорвавшийся со склона горы
камень не упал, а повис в воздухе, словно закатился в незримую лунку.
И все же у меня осталось ощущение, что это тянулось долго, очень
долго: может быть тысячи лет, но возможно и одно мгновение. А потом все
повернуло вспять, да так быстро, что трудно было даже осмыслить
происходящие изменения, - я бы сравнил это со скоростью ядерной реакции,
вышедшей из-под контроля. Если процесс разложения продолжался десятилетия,
то обратный процесс совершился в считанные секунды: высохшие и истлевшие
кости скелета наполнились костным веществом, их пронизали мириады
микроскопических кровеносных сосудов, сухожилия притянули к ним
нарастающие мышцы, внутренняя пустота наполнилась кишками, глухо забухал
мешочек сердца, запульсировала печень, пропуская через себя густую кровь,
и, наконец, обнаженное нутро покрыла кожа, сквозь которую проросли волосы
и волоски. Затем все тело содрогнулось в судороге, словно по нему
пропустили мгновенный, но мощный разряд электрического тока, веки
затрепетали - и я открыл глаза.
Я лежал в глубокой яме, в тесном деревянном ящике, наполовину залитом
водой, и единственное, что я видел, - это неровные земляные стенки и
небольшой прямоугольник неба между ними. Небо было сплошь затянуто пеленой
низких багровых туч, стремительно проносившихся над моей разверстой
могилой. Стремительность туч была неестественной, как на кинопленке,
пущенной с удвоенной скоростью, и столь же неестественна была их
багровость, словно при съемке на объектив надели красный светофильтр.
Что-то тревожное и неспокойное было в багряных сумерках, не позволявших
определить ни времени суток, ни времени года.
Грунтовые воды, наполнявшие гроб, заливали мне ушные раковины,
пропитывали грубую ткань рубахи в подмышечных впадинах, но особенно
неприятна была ледяная сырость между ног: я чувствовал, что от холода моя
мошонка сморщилась, как гармошка. Я сглотнул - с таким трудом, словно
пытался протолкнуть через глотку ком глины, - и поднес к лицу одну из
сложенных на груди рук в тяжелом от сырости, истлевшем рукаве. Рукав был
черный, форменный, стянутый на запястье ремешком, а скрюченные пальцы -
белые, с голубоватыми от недостатка кислорода ногтями. Уцепившись ими в
покрытые лохмотьями стенки гроба, я уселся на тощие ягодицы, ощутив всю
жесткость тазовых костей; по спине хлынули могучие потоки. Отсыревшая
одежда плотно облепила бока, но я не замечал никаких ограничений в
движениях. И у меня даже зубы не лязгали от холода, словно я провел свою
вечность не в подземных водах Коцита, а в теплой ванне.
Поднявшись в полный рост, хлюпая шнурованными сапогами, я шагнул
через сырые погребальные тряпки в узкий конец гроба. Могила была
неглубока, меньше двух метров. Попробовав ногой гнилую доску на прочность,
я ухватился за комья глины и, упираясь носками о торчащие травяные корни,
вскарабкался наверх. Выпрямился - и взмахнул руками, едва не свалившись
обратно в яму от внезапного головокружения: мне показалось, что я поднялся
на страшную высоту, хотя всего лишь вылез из могилы.
Огромное, низко нависшее небо всем своим облачным массивом двигалось
на восток, но в воздухе не было ни ветерка. Впереди торчал старый
кладбищенский холм, заросший соснами, кроны которых казались черными в
багряных сумерках. По обе стороны от холма тянулся негустой соснячок, а за
ним - я знал это - пролегала шоссейная дорога. Пустые, безжизненные поля
простирались до самого леса, видневшегося вдалеке темной полоской...
Откуда здесь лес? Раньше его не было и в помине. У меня возникло
впечатление, будто я вернулся в родные места после многолетнего
отсутствия. Но при этом я чувствовал себя, как разведчик в тылу врага. Мне
почему-то вспомнились герои бирсовских рассказов о Гражданской войне:
целая рота бывалых, сметливых вояк, поодиночке попадавших в безвыходные,
как им казалось, ситуации и кончавших в конце концов самоубийством...
Еще при моей жизни кладбищенский холм был полностью разгорожен и
занят, а новых покойников начали хоронить вокруг его подножия. Их могилы
располагались спонтанной спиралью, и после моей смерти к ней прибавилось
еще три больших витка. Причем теперь все захоронения в этих внешних витках
были разрыты и опустошены, хотя кроме меня вокруг не было ни души.
Очевидно, воскрешение шло в обратном порядке: умершие и погребенные позже
воскресали раньше. Те же, что были похоронены передо мной, все еще
преспокойно лежали в земле, ожидая своей очереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9