— спросил Мегрэ у женщины.
Она по-прежнему смотрела на него, и угадать, что у нее на уме, было невозможно. Лицо ее выражало одно чувство — беспредельную ненависть. Она была молода, безусловно моложе двадцати пяти, и ее длинные шелковистые черные волосы обрамляли круглое свежее лицо. На лестнице послышались прерывистые шаги. В дверном проеме нерешительно остановился хозяин.
— Кто она?
— Зовут Марией…
— А дальше как?
— По-моему, другого имени у нее нет.
Внезапно Мегрэ охватил гнев, за который ему тут же стало стыдно. Он вытащил из-под кровати мужской ботинок, швырнул его под ноги содержателю заведения и заорал:
— А это? Это тоже никак не называется? А это?.. А это?..
Он выволок из стенного шкафа пиджак, грязную рубашку, другой ботинок, кепку. Выскочил в соседнюю комнату, указал на два чемодана в углу:
— А это?
Потом на кусок сыра в пергаментной бумаге, четыре стакана, рюмки и остатки колбасы.
— Выходит, все, кто жил у тебя, зарегистрированы в твоей книге? А? Отвечай! И прежде всего — сколько их было?
— Не знаю.
— Эта женщина говорит по-французски?
— Не знаю… Нет. Понимает отдельные слова.
— Давно она здесь?
— Не знаю.
На шее у хозяина безобразно вздулся синеватый фурункул, вид был нездоровый, волосы редкие. Подтяжки пристегнуть он не успел, брюки сползали с бедер, и он поддерживал их руками.
— Когда это началось? — указал Мегрэ на кровать.
— Меня не предупредили.
— Врешь!.. А где остальные?
— Наверно, съехали.
— Когда? — стиснув кулаки, неумолимо наседал Мегрэ. В эту минуту он способен был даже ударить. — Сознайся, они удрали сразу же, как только пристрелили того типа на улице. Оказались хитрей остальных. Не стали дожидаться, пока полиция оцепит квартал.
Хозяин не поднимал глаз.
— Взгляни на карточку и не отрицай, что знаешь его, — комиссар сунул ему под нос фотографию Виктора Польенского. — Ну, знаешь?
— Да.
— Он жил в этой комнате?
— Рядом.
— Вместе с остальными? А кто спал с этой женщиной?
— Клянусь вам, мне известно одно — их было несколько.
Вернулся Люкас. Почти одновременно с ним на улице завыла сирена «скорой помощи». Женщина вскрикнула от боли, но тут же прикусила губу и с вызовом посмотрела на мужчин.
— Слушай, Люкас, я побуду тут. Поезжай с ней. Не оставляй ее. Я хочу сказать: не отлучайся в больнице из коридора. Я попытаюсь добыть переводчика с чешского.
Другие задержанные жильцы тяжело спускались по лестнице, наталкиваясь на санитаров с носилками. В тусклом свете все это казалось какой-то фантасмагорией, походило на кошмар, но кошмар, воняющий немытым телом и потом. Санитары захлопотали вокруг роженицы, и Мегрэ счел за благо отойти в сторону.
— Куда ты ее? — поинтересовался он у Люкаса.
— К Лаэннеку. Я обзвонил три больницы, прежде чем нашел свободное место.
Содержатель гостиницы, не смея шелохнуться, уныло смотрел в пол.
— Останься и закрой дверь, — приказал Мегрэ, когда плацдарм очистился. — А теперь рассказывай.
— Клянусь, я мало что знаю.
— Вечером к тебе приходил комиссар, показывал фотографию. Так?
— Так.
— Ты заявил, что не знаешь этого типа.
— Прошу прощения! Я ответил, что он не из моих клиентов.
— Как так?
— Ни он, ни женщина не зарегистрировались. Комнаты снял на свое имя другой.
— Давно?
— Месяцев пять будет.
— Как его зовут?
— Сергей Мадош.
— Это главарь?
— Какой главарь?
— Прими добрый совет: не строй из себя идиота, иначе мы продолжил разговор в другом месте, и завтра же твою лавочку прикроют. Ясно?
— Я никогда не нарушал порядок.
— Кроме нынешнего вечера. Рассказывай о своем Сергее Мадоше. Он чех?
— Так написано в его документе. Все они говорили на одном языке. Но это не польский: с поляками я имел дело.
— Возраст?
— Лет тридцать. Сперва он говорил, что работает на заводе.
— Действительно работал?
— Нет.
— Откуда знаешь?
— Он же целыми днями дома торчал.
— А остальные?
— Тоже. Выходил на улицу всегда кто-нибудь один, чаще всего женщина, делавшая все покупки на улице Сент-Антуан.
— Чем же они занимались с утра до вечера?
— Ничем. Спали, ели, пили, дулись в карты. Вели себя довольно смирно. Время от времени пели, но ночью — никогда, и мне было не на что жаловаться.
— Сколько их было?
— Четверо мужчин и Мария.
— И все четверо спали с ней?
— Не знаю.
— Врешь. Говори.
— Между ними что-то происходило, но что — толком не понимаю. Им случалось ссориться — по-моему, из-за Марии.
— Кто был за главного?
— Похоже, тот, кого звали Карелом. Слышал я и фамилию, но не запомнил да и выговорить-то никогда не мог — на ней язык сломаешь.
— Минутку. — Мегрэ вытащил из кармана блокнот, какой бывает у прачек, и, словно школьник, помусолил карандаш. — Итак, женщина, которую ты называешь Марией. Потом Карел. Потом Сергей Мадош, на чье имя сняты комнаты. И покойный Виктор Польенский. Это все?
— Еще мальчишка.
— Что за мальчишка?
— Думаю, брат Марии. Во всяком случае, похож на нее. Они всегда называли его Петром — сам слышал. Лет ему шестнадцать — семнадцать.
— Тоже не работал?
Хозяин покачал головой. Он был без пиджака, и его пробирала дрожь, потому что Мегрэ распахнул окно в надежде проветрить комнату, хотя воздух на улице был почти таким же зловонным, как в гостинице.
— Никто из них не работал.
— Но ведь они много тратили, — удивился Мегрэ, указав на угол, где громоздились пустые бутылки, в том числе из-под шампанского.
— По меркам нашего квартала — много. Но смотря когда. В иные периоды им приходилось затягивать пояс. Это легко было заметить. Если мальчишка по несколько раз в день выносит и продает пустые бутылки, значит, они сидят на мели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46