кузнец принялся ковать лошадь.
Мари-Клеманс Мовуазен, урожденная Барон, его супруга.
Скончалась шестидесяти двух лет. Господь воссоединил их.
Жиль смотрел на колокольню с ее трехцветным Жестяным вымпелом, на колокол, прозвонивший отходную его деду и бабке. Он представил себе крестьян и крестьянок в черном, идущих за тяжелой телегой, на время превращенной в катафалк.
Приезжал ли Октав Мовуазен на похороны? Единственный здесь горожанин, он шел, массивный, как глыба, сразу за гробом, и односельчане с любопытством посматривали на человека, сумевшего так разбогатеть.
Отец Жиля не проводил в последний путь ни Отца, ни мать. Он был далеко - где-нибудь в центре или на севере Европы.
В дни похорон дом был, разумеется, чисто прибран. Из него ушли в город два мальчика. Один - учиться на скрипача. Другой...
Жиль перекрестился. Перед глазами у него стояло тонкое лицо бабушки. Он вдыхал печальный запах вянущих цветов-невдалеке была свежая могила.
Внезапно грабли перестали скрипеть по гравию дорожки, и, обернувшись, Жиль увидел, что старичок, сняв фуражку и утирая лоб, посматривает на него.
Старичок подошел поближе, сделал над собой усилие, преодолел робость и, запинаясь, предложил:
- Если желаете, могу присмотреть за могилкой. Он тоже видел фотографию на первой полосе газеты.
- Вы знали моего деда?
- Как не знать! Вместе в школу ходили. Недолго, конечно, - в те времена борода еще не вырастет, а ты уже работаешь. Я и Мари знал. Кто бы тогда подумал, что все вот так кончится! А вы как считаете? Это жена отравила месье Октава, да?
И старичок, расхрабрившись, с любопытством уставился на Жиля.
- Разумеется, не она, - ответил Жиль.
- Кто же тогда? Впрочем, мы об этом только из газет знаем. Одно ясно: у покойника врагов хватало... Словом, если желаете, я берусь ухаживать за могилой на обычных условиях: всего пять франков - раз в год, в день поминовения. Я тут почти за всеми могилами присматриваю.
Жиль охотно дал бы ему на выпивку, но не посмел. Мысль, что старичок ходил в школу вместе с его дедом, знавал его бабушку и, может быть, в престольный праздник даже танцевал с ней, тогда еще такой тоненькой и грациозной...
Через несколько минут он снова сел в машину и выехал на ла-рошельскую дорогу.
Об убийстве Октава Мовуазена он знал сейчас не больше, чем утром, и все же ему казалось, что он начинает разбираться в том, что раньше было для него лишено всякого смысла. Он видел дом, где родился его отец, дом, откуда тот ушел в необычную скитальческую жизнь, оборвавшуюся в норвежском порту.
Кроткое лицо бабушки по-прежнему улыбалось ему. Она была той же породы, что Колетта. Быть может, это отдаленное сходство и побудило Октава Мовуазена жениться на билетерше из "Олимпии"?
И главное...
- Именно так! - негромко воскликнул Жиль и вовремя дал тормоза: еще секунда - и машина врезалась бы в телегу с соломой.
Да, если Октав Мовуазен, отшельник и молчальник, который ни с кем не общался, никого не любил и знал в жизни лишь горькие радости одиночества, каждую неделю приезжал посидеть в родном доме, то делал это не-ради того, чтобы выслушивать бесконечные жалобы сварливой кузины или побыть среди ее рахитичных, неухоженных детей.
Когда дядя сидел в плетеном кресле, перед глазами у него маячила фотография двух девушек, и одна из них, та, у которой такое одухотворенное лицо, была его матерью.
Жиль так твердо верил в это, что чуть не повернул назад, чтобы тут же проверить свою догадку. Он непременно сделал бы это, не будь ему противно думать о новой встрече с родственницей. К тому же в этот час он рисковал застать дома и почтальона.
Узнать же ему хотелось одно - не пробовал ли Октав Мовуазен забрать портрет.
Разумеется, пробовал. Но Жиль достаточно хорошо разобрался в характере этой женщины: сказав "нет", она из глупого упрямства будет твердить "нет" и дальше. Коль скоро Мовуазен пожелал взять портрет, значит, это вещь дорогая. И почему он всегда приезжает с пустыми руками?
Жиль ясно представлял себе ее разговоры с пьяницей мужем, когда тот, пошатываясь, возвращался вечером с работы.
- Приезжал? Опять ничего не привез? Чего ты ждешь? Почему не выложишь ему все?
Жиль выехал на Плас д'Арм. На огромной площади ни клочка тени. Вокруг - тенты кафе и магазинов, расцвечивающие ее красными, желтыми, оранжевыми пятнами.
Почему Жилю захотелось посидеть в холодке, зайти в "Кафе де ла Пе", выпить чего-нибудь освежающего, позволить себе несколько минут бездумного отдыха? Он заколебался: он редко бывал в кафе. Наконец вылез из машины, прошел в зал, сел за столик.
По сторонам он не смотрел. А когда все-таки огляделся, то пожалел о своем решении: прямо напротив него пили аперитив молодые люди и среди них Боб.
- Официант, выжмите мне лимон в стакан воды... Впрочем, нет. Дайте пива.
Это быстрее, чем ждать, пока выжмут лимон. Боб в упор смотрел на него наглыми выкаченными глазами. Его спутники тоже повернулись в сторону Жиля. Разговор явно шел о нем.
- Эжен, четыре "перно"! - заорал Боб.
Чувствовалось, что здесь он в своей стихии. Вот так, перебираясь из кафе в кафе, он проводил свои дни, и, по мере того как они уходили, лицо его все больше багровело, глаза блестели ярче, голос становился раскатистей.
Был ли он в это утро под хмельком? Во всяком случае, судя по числу блюдечек, он принялся уже за третий аперитив.
Жиль охотно бы ушел, но официант все не нес заказ. Жиль нервничал. У него было дурное предчувствие. На другом конце зала разговор о нем продолжался. Кузен Элуа распалялся все пуще. Сказал несколько слов вполголоса, потом взорвался:
- Кто это выдумал, что я сдрейфил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52