— Я как раз говорил этим господам, что следствие уже почти закончено… Теперь это зависит, главным образом, от бельгийской полиции. Удивляюсь, почему я до сих пор не получил телеграммы из Брюсселя с сообщением о том, что речник арестован…
— В воскресенье после одиннадцати утра телеграммы не разносят! — заявил помощник мэра. — Хотя вы можете получить ее на почте… Что вам предложить, господин комиссар?.. Вы знаете, о вас много говорили здесь в округе!..
— Очень польщен!
— Я хочу сказать, что говорили отнюдь не в положительном смысле. Вашу позицию истолковывали как…
— Гарсон, кружку пива! Холодного!
— Вы пьете пиво в такое время дня?
По улице проходила Маргарита, и по тому, как она держалась, чувствовалось, что она самая элегантная женщина в городе и знает, что все взгляды устремлены на нее.
— Неприятно, что эти дела, связанные с нравами…
Послушайте! Вот уже десять лет, как в Живе не было таких дел… Последний раз один рабочий-поляк…
— Извините меня, господа…
И Мегрэ бросился к выходу, догнал на главной улице Анну Питере и ее брата, которые шли, высоко подняв голову, словно бросая вызов всем подозрениям.
— Я позволю себе зайти к вам днем, как я уже говорил вчера…
— В котором часу?
— В половине четвертого… Вам это удобно?
И он, нахмурившись, вернулся в гостиницу, где позавтракал, одиноко сидя за столом.
— Соедините меня с Парижем.
— По воскресеньям, после одиннадцати, телефон не работает.
— Очень жаль!
Во время завтрака он читал маленькую местную газету; его позабавил один заголовок:
«Мрак вокруг тайны Живе сгущается».
Для него это была уже не тайна.
Глава 9
Вокруг плетеного кресла
Из всех семейных церемоний, которые он наблюдал в то воскресенье в доме Питерсов, Мегрэ больше всего поразило, что плетеное кресло отца было перенесено из кухни в гостиную.
В течение недели место этого кресла, а следовательно и старика, было возле плиты. Даже если в столовой принимали гостей, Питере не показывался.
Но у него было воскресное место возле окна, выходившего во двор. Пенковая трубка с длинным чубуком из вишневого дерева лежала на подоконнике, возле банки с табаком.
В кожаном кресле поменьше, скрестив свои толстенькие ножки, лицом к горевшим брикетам сидел доктор Ван де Веерт.
Читая ответ судебного врача, он не переставая покачивал головой, одобрял, удивлялся, разводил руками.
Наконец он протянул отчет Мегрэ. Маргарита, сидевшая между ними, хотела взять его.
— Нет! Тебе не нужно, — сказал Ван де Веерт.
— Это, должно быть, больше заинтересует вас? — сказал Мегрэ, передавая листки Жозефу Питерсу.
Они все сидели вокруг стола: Жозеф и Маргарита, Анна и ее мать, которая время от времени вставала, чтобы последить за кофе.
По бельгийскому обычаю, доктор пил бургундское, покуривая сигарету, то и дело проводя ее зажженным концом у себя под подбородком.
Проходя мимо кухни, Мегрэ заметил на столе полдюжины испеченных пудингов.
— Конечно, это хороший отчет… Например, в нем не говорится о том… о том…
Он со смущенным видом посмотрел на дочь.
— Вы понимаете, что я хочу сказать… В нем не говорится…
— О том, была ли она изнасилована! — резко сказал Мегрэ.
И чуть не расхохотался, увидя, как шокирован доктор, — тот считал, что таких слов и произносить нельзя.
— Это было бы интересно знать, потому что в таких случаях… Вот, например, в тысяча девятьсот…
Он продолжал говорить, но комиссар его не слушал.
Он смотрел на Жозефа Питерса, который читал отчет.
Этот отчет содержал подробное описание трупа Жермены Пьедбёф, в том виде, в каком он был вытащен из Мёзы, описание точное, без всяких недомолвок.
Жозеф был бледен. Ноздри его запали, и он вдруг стал похож на свою сестру Марию.
Казалось, он сейчас бросит чтение, вернет бумаги Мегрэ. Когда он переворачивал страницу, Анна, читавшая через его плечо, остановила его:
— Подожди…
Ей оставалось прочесть еще три строки. Потом оба они принялись читать следующую страницу, которая начиналась так:
«…пролом в черепной коробке настолько велик, что в ней не осталось ни малейшей частицы мозга…»
— Возьмите, пожалуйста, ваш стакан, господин комиссар. Я сейчас накрою на стол.
И мадам Питере поставила пепельницу, сигары и графин с можжевеловой водкой на камин, потом разостлала на столе скатерть с ручной вышивкой.
Ее дети все еще читали. Маргарита с завистью смотрела на них. А доктор заметил, что его не слушают, и замолчал, продолжая курить.
Дойдя до конца второй страницы, Жозеф Питере смертельно побледнел, щеки его ввалились и потемнели, на висках выступила испарина. Он забыл перевернуть страницу, и это пришлось сделать Анне; она одна продолжала чтение до конца.
Маргарита встала и дотронулась до плеча молодого человека:
— Мой бедный Жозеф!.. Тебе не следовало… Послушай меня: выйди на минутку подышать свежим воздухом…
Мегрэ воспользовался этим:
— А это хорошая мысль! Мне тоже не мешает размять ноги…
Немного позже оба они с непокрытыми головами оказались на набережной. Дождь перестал. Несколько рыбаков с удочками опустили свои лески в узкие промежутки между баржами. С другой стороны моста слышался беспрерывный звонок, созывающий зрителей в кинотеатр.
Питере нервно зажег сигарету, устремив взгляд на убегающую поверхность воды.
— На вас это подействовало, правда? Извините меня за этот вопрос… Вы что, теперь собираетесь жениться на Маргарите?
Наступило долгое молчание. Жозеф не поворачивался лицом к Мегрэ, который видел только его профиль.
Наконец он посмотрел на дверь лавки, украшенную светящимися рекламами, потом на мост, потом опять на Мёзу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30