— А это не кажется вам необычным?.. Нет, не удар молотком!.. Я говорю о том, что тело было брошено в воду только через два или три дня после убийства…
Придется мне снова нанести визит фламандцам…
— У вас есть список вещей, надетых на Жермене Пьедбёф?
— Да… Постойте… Черные туфли со шнурками, довольно потрепанные… Черные чулки… Дешевое розовое белье… Платье из черной саржи, без этикетки…
— И это все? Пальто на ней не было?
— А ведь и правда…
— Дело происходило третьего января… Шел дождь.
Было холодно…
Лицо Машера помрачнело. Он проворчал, не давая никаких объяснений:
— Очевидно.
— Что очевидно?
— Она не была в таких отношениях с Питерсами, чтобы они предложили ей раздеться… С другой стороны, я не вижу, зачем было убийце снимать с нее пальто… Тогда он мог бы совсем раздеть ее, чтобы труднее было опознать тело…
Мегрэ мылся с большим шумом и даже обрызгал водой инспектора, хотя тот и стоял посреди комнаты.
— Пьедбёфы уже знают?..
— Нет еще… Я думал, вы возьмете на себя…
— И не собираюсь! Я ведь не в служебной командировке! Поступайте так, как будто вы здесь один, старина!
Он застегнул воротничок, надел пальто и подтолкнул Машера к двери.
— Мне сейчас нужно выйти… До скорого!..

Мегрэ и сам не знал, куда идет. Он вышел для того, чтобы выйти или, вернее, чтобы снова углубиться в атмосферу этого города. По дороге он случайно остановился перед медной дощечкой с надписью:
ДОКТОР ВАН ДЕ ВЕЕРТ
Прием с десяти утра до двенадцати Несколько минут спустя его провели мимо трех пациентов, которые ожидали в приемной, и он очутился перед маленьким человеком с розовой, как у ребенка, кожей, с волосами такими же белыми, как у мадам Питере.
— Надеюсь, ничего неприятного?
Доктор потирал руки, и вся его фигура выражала привычный оптимизм.
— Моя дочь мне сказала, что вы согласились…
— Прежде всего, я хотел бы задать вам один вопрос. Какая сила нужна для того, чтобы проломить череп женщине, ударив по нему молотком?
Мегрэ наслаждался растерянностью этого маленького человека: доктор был в старомодном пиджаке; живот его пересекала толстая цепочка от часов.
— Череп?.. Откуда мне это знать?.. Мне никогда не приходилось, в Живе…
— Например, как вы думаете, способна ли женщина…
Доктор совсем растерялся, замахал руками.
— Женщина? Но ведь это безумие!.. Женщина никогда не подумает…
— Вы вдовец, месье Ван де Веерт?
— Вот уже двадцать лет! К счастью, моя дочь…
— Что вы думаете о Жозефе Питерсе?
— Но… это отличный молодой человек! Я бы предпочел, чтобы он избрал медицину, тогда я оставил бы ему свой кабинет. Но, честное слово, если у него есть способности к праву… Это замечательная личность…
— А в отношении здоровья?
— Здоровье у него очень хорошее! Очень! Его немного утомляет столь упорная работа и то, что он так быстро растет…
— У Питерсов нет никаких наследственных пороков?
— Наследственных пороков?
Он был так поражен, словно никогда не слышал о наследственных пороках.
— Вы просто потрясли меня, комиссар! Я не понимаю! Вы же видели мою кузину. У нее такое крепкое сложение, что она проживет сто лет.
— И ваша дочь тоже?
— Она более хрупкая… Похожа на свою мать… Но позвольте предложить вам сигару…
Это был настоящий фламандец, каких мы видим на цветных фото для рекламы можжевеловой водки, фламандец с розовыми губами, со светлыми глазами, свидетельствующими о простоте его души.
— Итак, ваша дочь должна была выйти замуж за своего двоюродного брата?
Доктор слегка помрачнел.
— Конечно, рано или поздно! Если бы не его неудачное приключение…
Для доктора это было только неудачное приключение.
— Эти люди не могли понять, что лучше всего им было согласиться принять небольшую сумму на содержание ребенка и, по возможности, переехать в другой город… По-моему, это ее брат особенно несговорчивый…
Нет, на него положительно нельзя было сердиться.
Он говорил искренне! Искренне до наивности!
— А кроме того, нет никаких доказательств, подтверждающих, что ребенок от Жозефа… Ему было бы гораздо лучше в санатории, вместе с матерью…
— Короче говоря, ваша дочь ждала.
И Ван де Веерт улыбнулся.
— Она любит его с четырнадцати или с пятнадцати лет… Разве это не прекрасно?.. У вас есть спички?.. Что до меня, если вы хотите знать мое мнение, то здесь нет никакой драмы. Эта девушка, которая всегда была потаскушкой, просто нашла где-нибудь нового друга… А ее брат воспользовался всей этой историей, чтобы попытаться выкачать деньги.
Он не спрашивал мнения Мегрэ. Он был уверен, что его собственные доводы верны. Одновременно он прислушивался к неясным звукам в приемной, где пациенты, должно быть, уже стали терять терпение.
Тогда комиссар спокойно, с таким же невинным взглядом, как и у его собеседника, задал последний вопрос:
— Как вы думаете, мадемуазель Маргарита любовница своего двоюродного брата?
Ван де Веерт, кажется, готов был возмутиться.
Лоб его покраснел. Но в нем победило другое чувство: ему стало грустно, что его до такой степени не понимают.
— Маргарита?.. Да вы с ума сошли… Кто это мог выдумать такое? Чтобы Маргарита была… была…
А Мегрэ, который уже взялся за ручку двери, вышел, даже не улыбнувшись. В доме пахло одновременно и кухней, и аптекой. Служанка, открывавшая дверь пациентам, была такая свеженькая, словно только что вылезла из горячей ванны.
Но на улице снова дождь, грязь, грузовики, обрызгивающие ею тротуары.
Была суббота. Жозеф Питере должен был приехать днем и провести воскресенье в Живе. В «Кафе моряков» шли страстные споры, потому что управление мостами и дорогами только что объявило о возобновлении навигации от границы до Мэстрихта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30