Она мучилась вопросом, не благоразумнее ли добраться до двери хоть на четвереньках, чтобы наверняка не упустить проходящую мимо Дезире.К счастью, они обе легли поздно, далеко заполночь. Наконец до Жанны донеслись шум льющейся из крана воды, мягкие шаги, и она поняла, что ждать осталось недолго.— Дезире! — позвала она приглушенным голосом, услышав, как открывается дверь.Она взяла в руку туфлю, чтобы бросить ее в дверь и привлечь внимание Дезире, если та случайно не услышит ее голоса.— Дезире!Шаги затихли, потом раздались снова.— Дезире!Та наконец повернулась и приложила ухо к двери, не уверенная, что ее окликнули.— Войди. Дверь не заперта.Дезире смотрела с любопытством и даже с некоторой оторопью, словно менее всего на свете ожидала увидеть здесь Жанну.— Что с тобой? Плохо себя чувствуешь?Подруга не обратила внимания на ее ноги, а Жанна, сидевшая на краю кровати, из стыдливости быстро скользнула под простыню.— Войди и закрой дверь. Не говори слишком громко. Со мной ничего страшного. У меня это было несколько раз в последние годы, все пройдет через несколько дней. Нужно только, чтобы ты сейчас, скажем, часов в восемь, позвонила доктору Бернару, пока он не начал визиты к больным, и попросила прийти. Попроси его не задерживаться внизу и сразу подняться сюда; если ты сможешь провести его так, чтобы этого никто не заметил, будет лучше всего.— Я предупреждала тебя, что ты слишком много крутишься!— Да. Не будем больше об этом, ладно? Так было нужно, и, к счастью, все сделано. Только вот что, моя бедняжка Дезире, ты мне будешь страшно нужна, и не знаю даже, сколько раз твоим несчастным ногам предстоит сегодня побегать по лестнице вверх-вниз.— Я позабочусь о тебе самым лучшим образом. Мне не привыкать. Мой муж…— Речь идет не о том, чтобы заботиться обо мне. Доктор выпишет мне лекарство, и останется только ждать, чтобы оно подействовало. Гораздо важнее, чтобы я была полностью в курсе того, что происходит внизу. Ведь это, по сути, их первый день, понимаешь? От него зависит будущее.— Думаю, что понимаю, но мне кажется, что ты слишком уж беспокоишься об этих людях, которые…— Пожалуйста, окажи мне такую услугу и делай все, о чем я тебя попрошу, с особым вниманием.— Разумеется, я все для тебя сделаю.— Прежде всего, очень важно, чтобы ты была в хорошем настроении. Необязательно петь и смеяться, но мне хотелось бы, чтобы, спустившись, они ощутили бы некую разрядку, чтобы стол был накрыт красиво, чтобы кофе был вкусным. Попробуй достать горячие рогалики. Ты успеешь сходить за ними в булочную.— Ты полагаешь, что они сядут за стол всей семьей?— Это не важно. Но стол пусть будет накрыт на всех, чтобы каждый мог сразу определить свое место, свою салфетку. Наверное, нужно поставить и мой прибор.— Если эти твои идеи…Все это, очевидно, было слишком сложно для нее.— Ребенок, разумеется, будет плакать; не важно, что ты думаешь о его матери, но постарайся его успокоить, потому что от этого крика все в доме скоро на стенку полезут. Ты можешь принести малыша ко мне сюда, если не будешь знать, что с ним делать. Я не могу встать, но я поиграю с ним на кровати, да и не вижу причин, почему бы мне не покормить его.— Это все?— Нет. Когда придет месье Сальнав — обычно он приходит в половине девятого, — ты выполнишь одно мое поручение, но только убедившись, что он в конторе один.— Что я должна ему сказать? Чтобы он пришел тебя повидать?— Напротив, надо избежать этого, разве только возникнет необходимость. Но еще утром, вскоре после того как Анри позавтракает, я хотела бы, чтобы бухгалтер пошел к нему и сказал самым естественным тоном, что тот ему нужен по делу. Совершенно не важно, что это будет за дело. Просто неплохо, если он спросит мнение Анри по какому-нибудь малозначащему вопросу. Но главное, чтобы Анри сел на место своего отца.— Ладно, я поняла, хотя и сомневаюсь, что это получится; могу лишь повторить, что ты портишь себе кровь из-за…— Это не все. Нужно будет еще позвонить по телефону, но позднее, когда моя невестка придет меня проведать.— Ты надеешься, что она придет?— Может быть. Ты уведомишь мэтра Бижуа, нотариуса, что сестра Робера Мартино хотела бы поговорить с ним, но, к сожалению, не может прийти к нему сама.— Это все?— Да.— Что ты будешь есть?— Все равно. Мне лучше ничего не есть, потому что мне теперь запрещена соль.— Я сделаю тебе еду без соли.— Это ты здорово придумала! Как будто у тебя уже никаких дел больше нет! А теперь иди, бедняжка Дезире. Надеюсь, это не затянется надолго.Но сегодня я прошу тебя подыматься сюда как можно чаще. Завтра они уже привыкнут. Я беспокоюсь и о твоих ногах; иди! Дай только мою расческу, влажную салфетку и бутылочку одеколона она на комоде. Комната уже пахнет болезнью. Когда я оказываюсь в таком вот состоянии, мой запах даже мне противен, и я могу представить, каково должно быть другим!Это был самый странный день среди прочих. Накануне, прежде чем уснуть, она долго размышляла, стараясь предусмотреть любую случайность и заранее продумать, что делать в том или ином случае. Жанна знала, что проснутся они немного пристыженными, будут чувствовать себя не в своей тарелке, испытывать досаду на собственное поведение, будто на следующий день после разгула; в такой ситуации многое становилось трудным, опасным — слова, обычные поступки, то, как сесть за стол и на чем остановить взгляд.Именно поэтому Жанна так старалась, чтобы все было в порядке, чтобы дом имел приветливый вид; она рассчитывала быть вместе с ними, чтобы, не показывая виду, сглаживать возможные трения.Однако она находилась в заточении в своей комнате, не имея связи со всем остальным миром, кроме как через Дезире, а Дезире предпочитала демонстрировать там, внизу, свою недовольную физиономию, чтобы хоть чем-то отплатить за усталость предыдущего дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43