Его ледяные пальцы скользили по коже Спенсера, медлили, двигались дальше.
— Откройте рот. Еще. Так. Повернитесь.
Эшби чуть не плакал: все это было унизительней, чем недавние, весьма прозрачные обвинения Райена.
— Это что у вас за шрам?
— Ему уже лет пятнадцать. Я и забыл.
— Ожог?
— Походная спиртовка взорвалась.
— Можете одеваться. Ничего у вас нет, разумеется.
— А если бы случайно оказалась царапина? Если бы я сегодня порезался во время бритья?
— Анализ показал бы, совпадает ли ваша группа крови с той.
— А если бы совпала?
— Не волнуйтесь, никто бы вас так сразу не повесил.
Все гораздо сложнее, чем вам кажется: подобного преступления кто попало не совершит.
Уилберн взял свой чемоданчик, открыл рот с таким видом, словно сейчас сообщит важную тайну, но ограничился тем, что сказал:
— Новости будут, очевидно, очень скоро. — Он поколебался. — В сущности, вы ведь очень мало знакомы с этой девчонкой, не правда ли?
— Она жила у нас около месяца.
— Ваша жена ее знала?
— Раньше ни разу не видела.
— И вы, разумеется, никогда ничего не замечали?
— Вы насчет виски?
— Райен вам сказал? Она выхлебала добрую треть бутылки, поэтому приходится отказаться от предположения, что спиртное насильно влили ей в рот или внезапно заставили выпить.
— Мы никогда не видели, чтобы она пила.
В глазах у врача блеснул насмешливый огонек; он понизил голос, словно решив посекретничать, и с непонятной настойчивостью задал следующий вопрос:
— А лично вас ничего не поразило в ее поведении?
Почему этот вопрос напомнил Эшби Вермонт, пакостную фотографию и ухмылку Брюса? Старый доктор тоже, казалось, пытается вырвать у него Бог знает какое признание, добиться от него соучастия Бог знает в чем.
— Не понимаете?
— Боюсь, нет.
Уилберн не поверил, но без колебаний двинулся дальше; положение становилось тягостным.
— Для вас это была обычная девушка, как все?
— Да, пожалуй. Дочь подруги моей жены.
— Она никогда не пыталась поверять вам свои секреты?
— Нет конечно.
— А вы никогда не задавали ей вопросы — просто из любопытства?
— Тоже нет.
— Она не старалась заглянуть к вам в кабинет, когда вашей жены не бывало дома?
— Нет, — ответил Эшби еще суше.
— И ей никогда не случалось раздеваться при вас?
— Смею вас уверить — нет.
— Я не хотел вас обидеть. Благодарю вас, я вам верю. К тому же это все не мое дело.
Уходя, Уилберн поклонился Кристине, которая в это время закрывала холодильник. Доктор назвал ее по имени. Он знает ее с детства. Наверно, она и на свет появилась при нем.
— Возвращаю вам вашего мужа в наилучшем виде.
Она тоже не ценит подобных шуток; наконец доктор вышел, улыбаясь, но на его улыбку никто не ответил. А все же, с умыслом или нет, он заронил в них зерно беспокойства. Не случайно Эшби уже принялся гадать, что крылось за тем или иным его вопросом. То ему казалось, что он понял, то он убеждал себя, что ошибся; то собирался обсудить это с Кристиной, то хмурился и умолкал. В конце концов он погрузился в неотступные размышления над вопросами, которые никогда раньше его не интересовали.
IV
Пурга, обещанная по радио, так и не началась. Даже снегопад прекратился, зато вею ночь дул сильный ветер.
Прошло уже больше часа, может быть, полтора, с тех пор как они с Кристиной легли спать, когда Спенсер бесшумно встал и пошел в ванную. Осторожно открывая дверцу аптечки, он услышал из постели, из темноты спальни, голос жены:
— Что с тобой?
— Хочу принять фенобарбитал.
По звуку ее голоса он понял, что она тоже еще не спала. Снаружи доносился постоянный шум, словно какой-то предмет мерно ударялся в дом. Спенсер безуспешно гадал, что бы это могло быть. Только утром он обнаружил, что порвалась бельевая веревка и, обледенев, бьется об опору веранды рядом с окном. Ветер утих.
Вчерашний снег покрылся хрустящей коркой; вода всюду превратилась в лед; сверху видно было, как по скользкой дороге, где еще не проехали грузовики с песком, медленно ползут машины.
Эшби позавтракал, как обычно, надел пальто, перчатки, шляпу, сапоги, взял портфель; когда он был уже в дверях, Кристина подошла и неловко протянула ему руку.
— Вот увидишь, через несколько дней об этом и думать забудут!
Он благодарно улыбнулся: она ошибается на его счет.
Ей кажется, что, выходя из дома, он больше всего боится встреч с людьми, например с теми, что толпятся сейчас у подножия холма, боится устремленных на него взглядов, высказанных или невысказанных вопросов. Откуда ей знать, что спать ночью ему мешает не страх перед домыслами и пересудами, не стук бельевой веревки, а стоящая перед глазами картина? В этой картине не было четкости. Она все время слегка менялась. Спенсер, конечно, не спал, но полной бодрости тоже не было; он воспринимал все несколько приглушенно. Ему представлялась Белла, узнать ее было нетрудно: она лежала на полу спальни, такая, какой он увидел ее, когда открылась Дверь. Но иногда в мозгу у него возникали подробности, которых он не мог заметить в тот миг, он добавил их сам, позаимствовал с фотографии Брюса. В его кошмаре наяву участвовал Уилберн; временами в облике доктора проступали черты мальчишки, с которым Спенсер когда-то дружил в Вермонте. Эшби было стыдно, хотелось стряхнуть с себя наваждение, поэтому он пытался сосредоточиться на шуме снаружи, силясь угадать его происхождение.
— Не очень устал? — спросила Кристина.
Он сам чувствовал, что бледен. На душе у него было тяжело: только что, среди бела дня, прямо в гостиной, когда он присел натянуть сапоги, перед глазами у него встала та же картина. Зачем он сразу же перевел взгляд на окна Кацев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41