Она не подала никакого вида и, повернувшись, скрестив руки, уставилась на Рэя так, как смотрят, когда гроб опускается в могилу на кладбище.
— Перенесите его, пожалуйста, в дом.
Главный среди рабочих сделал шаг вперед:
— Лейтенант распорядился ничего не предпринимать до его приезда…
— Вы ему позвонили?
— Да. И получил инструкцию.
Мы не могли оставаться на холоде, пока лейтенант приедет из Ханаана.
— Идемте, Мона…
Я думал, что она станет возражать, но она дала увести себя, и мы вскарабкались по откосу, помогая друг другу. Я уже не обнимал ее за плечи, но я осмелился это сделать, это была победа.
— Наверное, он поскользнулся, — сказала она, когда мы поднимались наверх. Бедный Рэй…
Мы шли втроем, три темных силуэта на белоснежном фоне. Мне казалось, что это должно было выглядеть нелепо. Люди там, внизу, заводили машину, их, вероятно, ждала где-то такая же работа.
— Не приготовишь ли ты кофе, Изабель?
Мы прошли за ней на кухню, где она поставила воду на плиту. Изабель первая задала вопрос:
— Что ты намерена предпринять, Мона?
— Не знаю…
— У него есть кроме тебя родные?
— Брат. Он советник посольства в Германии…
— Рэй тебе никогда ничего не говорил?
— О чем?
— О мерах, которые надлежит предпринять…
Вполне спокойно Изабель подыскивала и находила нужные слова:
— …если произойдет непредвиденный несчастный случай…
— Он никогда не говорил ни о чем подобном…
— Но ведь надо же что-то предпринимать, — продолжала Изабель, которая, как всегда, взваливала на себя самое неприятное. — Как ты думаешь, он составил завещание?
Когда Мона отрицательно покачала головой, я вступил в разговор, пояснив:
— Если бы Рэй вздумал составить завещание, он был обратился ко мне и оно хранилось бы в моей конторе…
— Ты не думаешь, Мона, что он предпочел бы кремацию?
— Не знаю…
Каждый из нас принес свою чашку кофе в гостиную, откуда мы увидели через окно прибытие полицейской машины, из которой вышли лейтенант и еще один человек в форме.
Меньше чем через десять минут лейтенант без сопровождающего появился у нас и, сняв фуражку, проговорил:
— Приношу вам свое соболезнование, мадам…
— Благодарю вас…
— Все именно так, как вы думали, господин Додд…
Он свернул к скале и соскользнул с нее, сломав во время падения ногу…
Когда же это я говорил ему нечто подобное? Что-то не помню. Мне показалось, что и он как-то иначе на меня смотрит.
— Я распоряжусь перевезти тело в похоронное бюро, а вы дайте соответствующие указания.
— Да… — пробормотала Мона, которая явно не понимала, чего от нее хотят.
— Где вы предполагаете его похоронить?
— Я не знаю…
Пришлось мне вмешаться:
— В Плезантвилле.
Это большое нью-йоркское кладбище.
— У него есть родственники?
— Брат, в Германии.
Все началось сначала. Произносились слова. Двигались губы. Но я не слушал слов. Я смотрел в глаза. Мне кажется, такая привычка была у меня всегда. Или, во всяком случае, я всегда побаивался чужого взгляда.
Хватало с меня взглядов Изабель. Их-то я хорошо знаю. С самого утра они выражают изумление.
А ведь это не помешало ей неусыпно наблюдать за лейтенантом. Она тут же заметила, что он время от времени поглядывает на меня. Его явно что-то смущало во всей этой истории.
Убежден, что если бы лейтенант попробовал напасть на меня, Изабель кинулась бы на защиту. Можно было подумать, что именно этого она ждет.
Что же касается Моны, то она всякий раз оглядывалась на меня, когда ей задавали какой-нибудь вопрос, как бы признавая во мне своего естественного покровителя. Это было настолько заметно, она проявляла такую полную свою зависимость, что Олсен подумал, должно быть, что между ней и мною существует интимная связь.
Не потому ли он стал менее сердечен со мной? Мне в его поведении мерещилось презрение.
— Предоставляю необходимые хлопоты вам. Для нас дело закончено.
Сожалею, госпожа Сэндерс, что произошла драма…
С этими словами Олсен поднялся, поклонился обеим женщинам и протянул мне руку. От души? Вряд ли.
Тут крылась какая-то тайна. Или, отыскав труп, люди обнаружили нечто такое, что навлекает на меня подозрения, или же Олсен решил, что я любовник жены своего лучшего друга, и презирает меня за это.
Не подозревает же он, что я воспользовался подвернувшимся случаем и столкнул Рэя со скалы?
Об этом я еще не подумал. Но это было столь вероятно, так легко!
Спрашивается, почему я пустил женщин вперед? А сам оставил себе электрический фонарик, как бы плох он ни был?
Скала-то известна мне лучше, чем любому другому, ведь она у меня на участке, перед самыми моими окнами. Я мог взять Рэя под руку, заставить его свернуть с дороги вправо и в подходящий момент столкнуть его со скалы…
Я оледенел от страха, подумав, что Олсен мог обнаружить мои окурки возле скамьи в сарае. Вдруг он сделал совсем не тот вывод, какой сделала Изабель?
А что на самом-то деле думает Изабель? Ничто не доказывает, что она не считает, будто я столкнул Рэя со скалы.
В таком случае ее молчание является неким сообщничеством… Защитой своего очага, наших девочек…
Она следила за мной, пока я открывал шкаф с напитками.
— Стаканчик чего-нибудь горячительного не повредит вам, Мона… А ты, Изабель?
— Спасибо, я ничего не хочу…
Я пошел на кухню за льдом и стаканами. Протягивая Моне наполненный стакан, я сказал:
— Мужайтесь, моя дорогая Мона…
Тем самым я как бы вступал во владение. На сей раз она это заметила и слегка вздрогнула. Никогда раньше не называл я ее «своей дорогой Моной».
— Пойду позвоню в похоронное бюро, — заявила Изабель, направляясь в библиотеку, где стоит один из двух наших телефонных аппаратов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40