Знаете, по воскресеньям он надевал черный костюм, белую рубашку и галстук? Он приходил в церковь, но едва я поднимался на кафедру произнести проповедь, как он незаметно исчезал и направлялся в бистро напротив.
Священник был в возрасте и передвигался с трудом.
— Не выпьете ли рюмочку кальвадоса? Не бойтесь, он не семидесятиградусный, как у вашего отца.
Кюре держал кальвадос в кувшинчике и налил два малюсеньких стаканчика.
— Это никому не повредит.
— От чего он умер?
— Точно не знаю. Я не очень силен в медицинских терминах. Говорили об эмболии. Смерть была почти мгновенной, так что он не страдал…
Кюре пригубил стаканчик.
— А что вы собираетесь делать с фермой?
— Я оставляю ее в распоряжении Жюстин.
— Вы правильно делаете. Она славная женщина и очень заботилась о вашем отце… Я не знаю и не хочу знать, какие отношения могли быть между ними…
А скот вы тоже ей оставляете?
— Да.
— Вы милосердный человек, мсье Селерен… Не смею называть вас Жоржем, как когда-то… Мне сказали, что вы приезжали сюда со своей женой. Как она поживает?
— Она погибла. Несчастный случай…
— Извините, что заговорил о ней, я не знал…
Похороны постарались устроить как можно скорее. Это было в четверг. Ферма папаши Селерена стояла недалеко от церкви, поэтому гроб поставили на повозку, запряженную только одной лошадью, и накрыли черным покрывалом, которое дал кюре.
Собралась вся деревня, и Селерен многих узнавал в лицо. Из его одноклассников почти никого не осталось — трое или четверо, среди них сын мясника, унаследовавший отцовскую лавку.
— Как поживаешь?
— Все в порядке. Не жалуюсь. Только вот деревня начинает пустеть. Старики умирают, как твой отец, молодые уезжают, кто в Кан, кто в Париж или еще куда-то…
Учитель играл на органе. Он был моложе Селерена. Похоронная церемония не растрогала Селерена, вернее сказать, он думал о другом — о том, как меняются поколения.
Кюре произнес краткую проповедь, и после отпущения грехов оставалось только обогнуть церковь, чтобы оказаться на кладбище.
Там была похоронена мать, и новый гроб опустили в «ту же могилу.
Все собравшиеся подходили к нему и пожимали руку. Наконец, после того как он в последний раз зашел к Жюстин, Селерен собрался сесть в машину.
— Скажите… Извините, что вам докучаю… Может, будет лучше, если вы подпишете мне документ?
Он понял и вернулся в дом.
— У вас есть бумага?
Она уже купила пакет дешевой линованной бумаги — такую можно купить только в сельской местности. Были у нее и ручка, и бутылочка зеленых чернил.
— Только такого цвета и были.
Он составил нечто вроде арендного договора, не допускавшего иного истолкования.
— Вы ведь в самом деле сказали, что я могу здесь оставаться, пока буду жива?
— Здесь так и написано.
Она разыскала старые очки в металлической оправе и прочитала несколько строчек, шевеля губами.
— Должно быть, здесь все правильно… Вы в этом разбираетесь лучше, чем я… Спасибо вам еще раз, буду молить Бога за вас и вашу семью…
В детстве он жил здесь, в этой лачуге. У него были брат и сестра, оба они умерли в один год от какой-то заразной болезни, названия которой он так и не узнал.
Это был его мир, и другого он не знал, пока честолюбие не побудило его отправиться в Париж.
Когда он вернулся домой на бульвар Бомарше, радио гремело на всю квартиру. Марлен была готова с утра до вечера слушать музыку.
— Прости, отец…
В первые дни после смерти Аннет он просил детей не ставить пластинки, не включать телевизор. Но мог ли он требовать, чтобы они отказывали себе в этом бесконечно?
— Ничего, слушай…
— Как там было?
— Как обычно бывает в деревне.
— Пришло много народу?
— Все, кто способен передвигаться на своих ногах.
— Твой отец был известной личностью в деревне?
— В своем роде. Больше него никто не мог выпить.
— От этого он и умер?
— Вероятно.
— Тебе было очень грустно?
— Грустно снова увидеть места, где прошло мое детство.
— Там, должно быть, красиво?
— Совсем нет…
— Ты какой-то подавленный…
— Я повидал кое-кого из соучеников, которые остались там. Повидал кузнеца, который, когда я уезжал, был крепким мужчиной в расцвете лет, а превратился в седовласого старика, который ходит, опираясь на палку…
— Бедный отец!
— Надеюсь, когда-нибудь, через много лет, если вы приедете сюда, в эту квартиру, у вас не будет такого впечатления. Мне хочется, чтобы у вас обоих от вашего детства и вашей юности остались приятные воспоминания.
— Так и будет, это точно.
Она взяла его за руку и поцеловала.
— Жан-Жак безвылазно сидит у себя в комнате и трудится. Он не знает, что ты приехал.
Из кухни высунулась Натали.
— Мне послышалось, что кто-то разговаривает. Как съездили? Хорошо?
— Скорее, тягостно.
— Да… Бывают места, куда лучше не возвращаться…
У Жан-Жака были всклокоченные волосы и усталые глаза. Он поцеловал отца в обе щеки.
— Я в страшной запарке. Экзамен будет на той неделе, а остались еще кое-какие мелочи, которым раньше я не придавал значения. Как насчет поесть?
— Все готово, — объявила Натали.
— На твоем месте я не изводил бы себя так… Ты же уверен, что сдашь экзамен…
— Никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
Селерен готов был согласиться с дочерью. Единственное, в чем можно было упрекнуть Жан-Жака, так это в том, что он все принимал слишком всерьез, начиная с учебы.
— У меня есть товарищи в лицее, которые считают, что в нашем возрасте на все можно наплевать. Они не отдают себе отчета, что как раз сейчас, в эти годы, решается вся наша жизнь… Что ты об этом думаешь, отец?
— Я думаю так же, как и ты… В наше время нужно иметь диплом, даже если ты забыл все, чему тебя учили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36