— Присаживайтесь… Ах, постойте…Три стула были завалены обрезками ткани и выкройками из плотной коричневой бумаги, а на столе лежали ножницы, журнал мод и еще один отрез ткани, который как раз кроили, когда раздался звонок.Девушка повернула переключатель радиоприемника, и вдруг наступила полная тишина.Лоньон, еще более угрюмый, чем всегда, разглядывал мысы своих мокрых ботинок. Мегрэ поигрывал трубкой, которая успела уже потухнуть.— Ваш зять давно ушел?На стене висели вестминстерские часы с боем, и девушка машинально бросила взгляд на циферблат:— Чуть раньше десяти часов… Может быть, без десяти минут… У него на десять была назначена встреча здесь, неподалеку…— А вы не знаете, где?В соседней, погруженной в темноту комнате раздался шорох. Дверь так и оставалась приоткрытой.— В кафе, наверное, но в каком, я не знаю… Но наверняка где-нибудь рядом, потому что он сказал, что вернется до одиннадцати…— Деловая встреча?— Конечно… Какая же еще?Мегрэ показалось, что щеки девушки слегка покраснели. Впрочем, в течение последних минут, по мере того как она присматривалась к обоим мужчинам, ее начала охватывать все более отчетливая тревога. В ее взгляде стыл немой вопрос. И в то же время казалось, что она боится узнать правду.— Вы знакомы с моим зятем?— Как вам сказать… Пожалуй, немного… У него часто бывали встречи по вечерам?— Нет… Очень редко… Можно сказать, почти никогда…— Наверное, ему позвонили? — спросил Мегрэ, потому что заметил на круглом столике телефонный аппарат.— Нет. Он за ужином сказал, что в десять часов ему надо будет выскочить.Голос звучал беспокойно. Легкий шум из спальни подсказал комиссару, что мадам Голдфингер уже поднялась с постели и сейчас, должно быть, босиком стоит за дверью, чтобы лучше слышать.— Ваш зять был здоров?— Да… То есть крепким здоровьем он никогда не отличался… Да еще сам себя всегда настраивал… У него была язва желудка, и врач сказал ему, что он наверняка вылечится, а он убедил себя, что у него рак.В соседней комнате послышался легкий шум, скорее даже не шум, а откровенный шорох, и Мегрэ поднял голову, уверенный, что сейчас явится мадам Голдфингер.Он действительно увидел ее стоящей в дверном проеме, закутанную в голубой фланелевый халат. Она смотрела на них пристально и твердо.— Что случилось с моим мужем? — спросила она. — Кто вы такие?Оба мужчины одновременно поднялись.— Прошу прощения, мадам, за вторжение в ваш дом.Ваша сестра сказала мне, что вы сегодня не совсем здоровы…— Это не имеет никакого значения.— К сожалению, у меня для вас плохая новость…— Муж? — одними губами выговорила она.Но Мегрэ смотрел не на нее, а на девушку и увидел, как у той в беззвучном крике открылся рот. Глаза у нее расширились, и взгляд их сделался блуждающим.— Да, ваш муж… С ним произошел несчастный случай.— Несчастный случай? — сурово и недоверчиво переспросила супруга.— Мадам, я с прискорбием вынужден сообщить вам, что месье Голдфингер скончался…Она не шевельнулась. И продолжала стоять, не сводя с них своих темных глаз. Если сестра ее была голубоглазой блондинкой, то мадам Голдфингер оказалась довольно полненькой брюнеткой, с почти черными глазами и четко прочерченными бровями.— Как он умер?Девушка, опершись поднятыми вверх руками о стену и спрятав вниз лицо, тихонько всхлипывала.— Прежде чем я вам отвечу, я обязан задать вам один вопрос. Были ли у вашего мужа, насколько вам известно, какие-либо причины для самоубийства? Быть может, состояние его дел…Мадам Голдфингер промокнула носовым платком повлажневшие глаза, а затем машинальным жестом провела рукой по вискам, поправляя волосы.— Я не знаю… Я не понимаю… То, что вы сказали, настолько…И тогда девушка, от которой этого меньше всего ожидали, резким движением обернула к ним побагровевшее и залитое слезами лицо, с глазами, в которых бушевал гнев, если не бешенство, и с неожиданной силой крикнула:— Ни за что на свете Мишель не покончил бы с собой, если это вас интересует!— Успокойся, Ева! Вы позволите, господа?.. — Мадам Голдфингер присела, облокотившись локтем на деревянный стол. — Где он? Отвечайте! Расскажите, как это произошло…— Ваш муж умер от пулевого ранения в голову, ровно в десять часов с четвертью, возле аппарата срочной связи с полицией на углу улицы Коленкур.Послышался хриплый, болезненный всхлип. Плакала Ева. Что до мадам Голдфингер, то ее лицо оставалось бледным и напряженным, а глаза в упор смотрели на комиссара и словно не видели его.— Где он сейчас?— Тело отправили в Институт судебной медицины.Вы сможете увидеть его завтра утром.— Матильда, ты слышишь? — простонала девушка.Эти слова уже нарисовали перед ней целую картину.Быть может, она уже поняла, что будет произведено вскрытие, а затем тело поместят в один из бесчисленных ящиков того огромного холодильника для хранения трупов, каким и был Институт судебной медицины?— Почему ты молчишь? Почему ты им не скажешь?..Вдова едва заметно передернула плечами и усталым голосом повторила:— Я ничего не понимаю.— Заметьте, мадам, я вовсе не утверждаю, что ваш муж покончил самоубийством…На сей раз даже Лоньон едва не подпрыгнул и с изумлением воззрился на комиссара. Мадам Голдфингер насупила брови и едва слышно произнесла:— Не понимаю… Вы ведь только что сказали…— Что это похоже на самоубийство. Но ведь иногда случается, что преступление походит на самоубийство…Были ли у вашего мужа враги?— Нет!Она выговорила свое «нет» категорично. Почему же тогда обе женщины сразу обменялись беглым взглядом?— Были ли у него причины покушаться на собственную жизнь?— Не знаю… Ничего я больше не знаю… Вы должны извинить меня, господа… Я сама сегодня нездорова…Муж болел, моя сестра вам уже говорила… Он считал свою болезнь серьезней, чем она была в действительности… Его мучили боли… Он соблюдал очень строгую диету и от этого совсем ослаб… К тому же в последнее время у него появились неприятности…— В связи с делами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13