Сначала никто не ответил. Стукнул посильнее, услышал женские шаги, передвигались в старых туфлях со стоптанными задниками; он был вынужден еще раз двинуть кулаком, пока изнутри не послышался голос:
— В чем дело?
— Мадемуазель Сабати?
— Что вам надо?
— Поговорить с вами. — И добавил на всякий случай: — Я от доктора.
Она опять куда-то удалилась, наверное, накинуть на себя что-то более подходящее случаю. Когда наконец дверь открылась, выяснилось, что женщина была одета в домашний с цветастыми узорами халат из плохо выделанного хлопка, под которым, кроме ночной рубашки, по-видимому, ничего не было. На голых ногах болтались шлепанцы, черные волосы взлохмачены.
— Вы спали?
— Нет.
Она недоверчиво осмотрела его с ног до головы. Позади нее, с крохотной лестничной площадки, просматривалась комната, пребывавшая в полнейшем беспорядке, хозяйка так и не приглашала его зайти.
— Что он велел мне передать?
При этом она повернула голову чуть в сторону, и стал виден синяк вокруг левого глаза — отнюдь не первой свежести, уже начавший желтеть.
— Не бойтесь. Я ваш друг. Всего лишь хотел бы немного поговорить с вами.
Она все же решилась пропустить незнакомого ей мужчину, но, надо полагать, только потому, что внизу, на ступенях лестницы, появились двое-трое мальчишек, наблюдавших за происходившим.
Квартира состояла из спальной с неудобной кроватью — это он углядел еще с порога — и кухни. Там, на столе, лежал раскрытый томик какого-то романа, рядом стояла чашка с остатками кофе с молоком, на тарелке лежал кусочек масла.
Луизу Сабати нельзя было назвать красавицей. В черном платье с белым передником она, должно быть, выглядела всегда утомленной, как это типично для большинства горничных в провинциальных гостиницах. И все же в ней проглядывало что-то привлекательное, нечто почти патетическое таилось в ее лице с темными, полными внутренней напряженности глазами.
Она освободила для него стул.
— Вас действительно послал Ален?
— Нет.
— Ему неизвестно, что вы тут?
Произнося эти слова, он бросила испуганный взгляд на дверь, сама и не собиралась садиться, держалась сторожко, в полной готовности оказать сопротивление.
— Не надо меня бояться.
— Вы из полиции?
— И да, и нет.
— Что случилось? Где Ален?
— Вероятно, у себя дома.
— Вы уверены в этом?
— А почему должно быть иначе?
Она прикусила губу так сильно, что выступила кровь.
Было заметно, что она очень нервничает, причем болезненно. На какое-то мгновение у Мегрэ промелькнула даже мысль, уж не принимает ли Луиза наркотики.
— Кто вас навел на меня?
— Вы давно любовница доктора?
— Кто-то смолол языком, да?
Он напустил на себя самый благодушный, какой только смог, вид, впрочем, принуждать себя выказать ей симпатию надобности у Мегрэ вовсе не было.
— Вы только что встали? — спросил он вместо ответа.
— А вам-то какое дело?
Она говорила с легким, почти незаметным итальянским акцентом. На вид — чуть более двадцати лет, под плохо скроенным халатом угадывалось гибкое тело, лишь грудь, надо полагать, весьма вызывающая, несколько потяжелела.
— Вы не против сесть рядом?
Женщина не могла найти себе места. Лихорадочно дергаясь из стороны в сторону, она выхватила из пачки сигарету, закурила:
— Вы уверены, что, чего доброго, не нагрянет Ален?
— Вы страшитесь этого? Почему?
— Он ревнив.
— Но у него нет никаких оснований ревновать ко мне.
— Он видит соперника в каждом мужчине, — выпалила она и добавила странновато прозвучавшим голосом: — И поделом.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что это его право.
— Он любит вас?
— Думаю, да. Знаю, что не стою этого, но…
— Вы действительно не желаете присесть?
— Кто вы такой?
— Комиссар Мегрэ из парижской уголовной полиции.
— Слышала о вас. А что вы тут забыли?
Почему бы не потолковать с ней откровенно?
— Приехал в ваш город совершенно случайно навестить друга, с которым не виделся много лет.
— Это он вам рассказал обо мне?
— Нет. Я познакомился также и с вашим другом Аленом. Кстати, сегодня вечером приглашен к нему в гости.
Она чувствовала, что Мегрэ не лгал, но все еще не могла успокоиться. Тем не менее пододвинула к себе стул, хотя села на него не сразу.
— Если он пока еще и не попал в затруднительное положение, то рискует оказаться в нем с часу на час.
— С чего бы это?
По тону, каким она произнесла эту фразу, комиссар понял, что Сабати уже знает обо всем.
— Некоторые считают, что он, возможно, и есть тот человек, которого сейчас разыскивают.
— Из-за этих злодеяний? Вранье! Это не он. У него нет никаких причин…
Комиссар перебил ее, протянув анонимное письмо, которое передал ему следователь. Она ознакомилась с ним, лицо напряглось, брови нахмурились.
— Интересно, кто же такое сморозил?
— Какая-то женщина.
— Это уж точно. И явно из тех, кто проживает в этом бараке.
— Это почему же?
— Никто о нас знать не знает. Но даже и здесь, ручаюсь, никому было невдомек, что он за птица. Кто-то сводит счеты, гнусь такая! Ален никогда…
— Да вы присаживайтесь.
Она в конечном счете все же уступила ему, при этом тщательно прикрыла полами халата оголившиеся ноги.
— Как давно вы его любовница?
Она выпалила не задумываясь:
— Восемь месяцев и одну неделю.
Комиссар едва не улыбнулся такой точности.
— И как все началось?
— Я работала тогда официанткой в кафе «У почты». Он нет-нет да и забегал туда, сядет, как всегда, на одно и то же место, у окна, и глазеет на прохожих. Его все знали, здоровались, но сам он в разговор не вступал. А потом я приметила, что он стал вдруг пялиться на меня. — Она с вызовом взглянула на комиссара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43