Столовая изменилась ничуть не более, чем кабинет, и было нечто тревожно-томительное в том, что все с годами остались настолько тождественными самим себе, да в известной степени и в Шабо не было заметно столь уж значительных перемен.
Чтобы доставить другу удовольствие, Мегрэ взял сигару и вытянул ноги к камину. Он знал, что Шабо не терпелось поговорить на одну вполне определенную тему, знал, что тот не переставал размышлять над ней с тех пор, как они вышли из Дворца правосудия. Однако следователь долго созревал для этой беседы. Все же в конце концов не очень уверенным голосом он спросил:
— Ты считаешь, что я должен был распорядиться взять его под стражу?
— Кого?
— Алена.
— Не вижу для этого никакой причины.
— Тем не менее Шалю, делая заявление, выглядел вполне искренним.
— Несомненно.
— Так ты тоже думаешь, что он не лгал?
По существу, Шабо терзался вопросом, с какой стати Мегрэ вмешался в его разговор с преподавателем, ибо без комиссара, без его вопроса о снотворном, показания Шалю против сына Верну были бы намного более весомыми. Это интриговало следователя, ему было не по себе.
— Во-первых, — начал Мегрэ, неумело справляясь с сигарой, — вполне вероятно, что он и в самом деле заснул. Я всегда отношусь с недоверием к свидетельствам лиц, которые что-то слышали, лежа в кровати, и, возможно, причиной тому моя собственная супруга. Сколько раз она жаловалась, что не могла сомкнуть глаз до двух ночи. Но мне неоднократно случалось просыпаться во время этих так называемых часов бессонницы, и я лично убеждался в обратном.
Но Шабо не был убежден приведенным Мегрэ примером. Не вообразил ли он, чего доброго, что его друг просто хотел вытащить его из этой передряги?
— Во-вторых, — продолжал, ничуть не смущаясь, комиссар, — даже если убийцей окажется доктор, предпочтительнее его пока не арестовывать. Это не тот человек, из кого можно выбить показания путем изнурительных допросов, тем более с применением силы.
Следователь возмущенным жестом уже спешил отвергнуть последнее утверждение комиссара.
— На нынешнем этапе дознания нет даже намека на доказательство его вины. Задержав его, ты удовлетворишь часть населения города, которая будет стекаться под окна тюрьмы с криками: «Смерть ему!» А породив такого рода возбуждение, справиться с ним будет трудно.
— Ты действительно так думаешь?
— Да.
— Ты не утверждаешь это ради моего успокоения?
— Говорю так, ибо это истина. В делах такого рода общественное мнение всегда более или менее открыто само вдруг кого-то называет в качестве подозреваемого, и я часто ломал голову над тем, каким образом оно приходит к таким заключениям. Это какой-то таинственный феномен.
Если я правильно разбираюсь в сложившейся ситуации, то уже с первого дня люди указывают на клан Верну, не очень даже беспокоясь, идет ли речь об отце или сыне.
— Это верно.
— Сейчас гнев направлен в сторону сына.
— А если он и впрямь убийца?
— Перед уходом из Дворца правосудия я слышал, как ты распорядился проследить за ним.
— Он может уйти от наблюдения.
— Это был бы не очень осторожный шаг с его стороны, поскольку начни Ален слишком часто мелькать в городе, он рискует быть растерзанным. Если он виноват, то рано или поздно все равно сделает что-то такое, что позволит изобличить его.
— Допускаю, что ты прав. В сущности, я доволен, что ты рядом. Не скрою, вчера меня это несколько раздражало. Я твердил себе, что ты примешься наблюдать, сочтешь меня неумехой, а мои действия старомодными, несуразными и уж не знаю какими еще. Мы тут, в провинции, почти все страдаем комплексом неполноценности по отношению к тем, кто прибывает из Парижа. Тем более когда речь идет о таком человеке, как ты! Сердишься на меня?
— За что?
— За все те глупости, что я тебе тут наплел.
— Ты мне говорил о вещах, исполненных глубокого смысла. Мы ведь тоже в столице должны принимать в расчет конкретные ситуации и, работая с высокопоставленными лицами, надеваем перчатки.
Шабо сразу же почувствовал себя лучше:
— Сегодня после обеда я займусь опросом тех свидетелей, которых откопал для меня Шабирон. Большинство из них ничего не видели и не слышали, но я не хочу пренебрегать даже малейшим шансом.
— Будь полюбезнее с женой Шалю.
— Признайся, что эта публика вызывает у тебя симпатию.
— Безусловно!
— Так ты пойдешь со мной?
— Нет. Предпочитаю побродить по улицам, выпить пивка там-сям, почувствовать, чем дышит город.
— Кстати, я ведь так не вскрыл полученное письмо.
Не хотел делать это перед матушкой.
Он вытащил из кармана светло-розовый конверт, и Мегрэ тотчас же распознал почерк. Да, все верно, оба листка — тот, что держал сейчас в руках Шабо, и утреннее ему послание — брали из одной пачки.
«Пастарайтесь узнать, что дохтур делал у девки Сабати»
— Ты знаешь, кто это?
— Слыхом не слыхивал о такой фамилии.
— Припоминаю, ты говорил, что доктор Верну не бегает за юбками.
— Такая у него репутация. Ну, сейчас анонимки посыплются как из рога изобилия. Эту явно написала женщина.
— Как и вообще большинство анонимок! Тебя не затруднит позвонить в комиссариат?
— Насчет этой Сабати?
— Да.
— Прямо сейчас?
Мегрэ кивнул.
— Тогда пойдем в кабинет.
Шабо подошел к телефону и набрал номер комиссариата полиции.
— Это вы, Ферон? С вами говорит следователь. Вам что-нибудь известно о некоей Сабати?
Потянулись минуты ожидания. Ферон осведомлялся у полицейских, возможно, проверял какие-то списки. Когда он появился на линии снова, Шабо, слушая его, стал что-то помечать на своем бюваре.
— Нет. Вероятно, никакой связи. Как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43