- Нет-нет, ты этого не сделал.
- Но если бы все-таки это произошло, ты бы понимал, что это говорит
лихорадка, а не Энкиду? Ты же знаешь...
- Конечно, знаю!
Он улыбнулся.
- Я был груб и несправедлив, брат. Это же не ворота виноваты, что я
повредил руку. Ку-нинду ни при чем, если я попался людям. И Абисимти ни в
чем не виновата. Можно взять назад проклятия, как ты думаешь?
- Думаю, брат, что можно.
- Тогда я беру свои проклятия назад. Если бы не охотник и эта женщина,
я никогда не узнал бы тебя. Не научился бы есть божественный хлеб и пить
вино царей. Я не носил бы роскошных одежд и не было бы у меня царственного
брата Гильгамеша. Да процветает охотник, и в своем потомстве тоже. Да и
пошлют боги женщине удачу, пусть ни один мужчина не пренебрежет ею, пусть
царевичи и князья любят ее и забывают своих жен ради нее. Да пошлют ей
боги свое общество после смерти. Пусть ее одарят гранатами, лапис-лазурью
и золотом. Я беру свои проклятия обратно.
Он странно посмотрел на меня и совсем другим голосом спросил:
- Гильгамеш, я скоро умру?
- Ты не умрешь! Над тобой трудятся целители. Еще немного, и ты станешь
таким, как раньше.
- Как хорошо было бы снова подняться с этого ложа и бегать рядом с
тобой, брат, и охотиться вместе с тобой! Еще немного, говоришь?
- Еще совсем чуть-чуть!
Что еще мог я ему сказать? Почему не дать ему час покоя среди муки и
страха? И все же во мне не умирала надежда, что он выздоровеет.
- Спи. Теперь спи, Энкиду. Отдохни.
Он кивнул и закрыл глаза. Я смотрел на него почти до самой зари, пока
не уснул сам. Я проснулся, когда вернулись целители, неся с собой животных
для утренних жертв. Энкиду снова бредил, и в бреду где-то путешествовал. Я
успокоил себя, сказав, что болезнь, наверное, будет наступать и
отступать... пока окончательно не пройдет.
В тот день знахари гадали на масляном пузырьке, на воде, собравшись
кружком и наблюдая за теми узорами, которые образовывались на воде от
масла.
- Смотрите, - сказал один, - масло тонет и снова всплывает.
- Оно движется к востоку. Оно разливается и покрывает всю воду в чашке.
Я даже не спрашивал, что значат эти слова. Я верил в выздоровление
Энкиду.
Жрецы совершили над больным заклинания. Жрец сделал фигурку Энкиду из
теста и спрыснул ее живой водой: вода дает жизнь, вода все смывает.
Молитвой и обрядом они вытянули из него демона в сосуд с водой, который
потом разбили над очагом. Другого демона они вытащили на шнурке, который
потом завязали узлом. Они очистили луковицу, бросая чешуйки одну за одной
в огонь - демона за демоном. И много еще подобных обрядов совершили жрецы.
Не терял времени и врач, готовя настойки кассии и мирта, асафетиды и
тимьяна, ивовую кору, финики и груши, толченый черепаший панцирь,
измельченную змеиную шкуру и все такое прочее. В его целебных зельях были
и соль, и селитра, и пиво, и ни но, и мед, и молоко. Я видел, как жрецы
бросают кислые взгляды в сторону доктора, а он отвечает им тем же. Между
ними вечно существовало соперничество, так как каждый считал себя
подлинным целителем, а остальных - шарлатанами. Но я-то знал, что одни без
других пользы не принесут. Лекарства облегчают боль, от них проходят
опухоли, они избавляют от лихорадки, но если не выгнать демонов, то какой
толк от всех этих лекарств? Ведь именно демоны приносят болезни в первую
очередь.
Болезнь Энкиду явилась к нему по воле богов, чтобы наказать нас за
убийство Хувавы и Небесного Быка, совершенное в нашей гордыне, я считал,
что тоже должен принимать лекарства. Может быть, Энкиду не будет избавлен
от своей болезни, доколе я не пройду очищения. Поэтому я глотал любое
лекарство, которое давали Энкиду. Какая это была мерзость на вкус! Я
давился и извергал часть обратно, но нее же я заставлял себя все это пить,
хотя часто после приема лекарств у меня потом не час и не два было сильное
головокружение. Достиг ли я чего-нибудь таким усердием? Кто знает? Пути
богов неисповедимы для нас. Мысли богов что глубокие воды - кто может
измерить их?
Бывали дни, когда Энкиду становилось лучше, а бывало и так когда он
слабел на глазах. Три дня подряд он лежал, закрыв глаза, в бессмысленном
бреду. Потом он проснулся и послал за мной. Он был бледен и странен.
Лихорадка изнурила его плоть: щеки запали, а кожа складками висела на
теле. Он уставился на меня. Глаза его были темными мерцающими звездами,
пылавшими в резко обозначившихся глазницах. Внезапно я словно бы увидел,
как смерть положила ему на плечо свою незримую руку, и я готов был
зарыдать.
Я чувствовал свою полнейшую беспомощность. Я - сын божественного
Лугальбанды, я - царь, я - герой, я - бог! Невзирая на все свое могущество
- беспомощный. Беспомощный. Энкиду сказал:
- Мне снова снился сон прошлой ночью, Гильгамеш.
- Расскажи мне.
Голос его был спокоен. Он говорил так, словно был в тысяче лиг отсюда:
- Я слышал, как застонало небо, и земля откликнулась. Я стоял в
одиночестве и передо мной возникло страшное существо. Лицо его было
темным, как у черной птицы бури, а когти были, как у орла. Оно схватило
меня и крепко держало в когтях. Его хватка была сильной, я задыхался. А
потом оно преобразило меня, брат, оно превратило мои руки в крылья,
покрытые перьями. Оно посмотрело на меня и повело меня в Дом Праха и Тьмы,
туда, где обитает Эрешкигаль, царица ада. Дорогой, по которой нет
возврата, в дом, который не покидают. Оно привело меня во мрак, где его
обитатели едят пыль вместо хлеба и глину вместо мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108