Но Энкиду,
все еще державший меня за плечи, грубо схватил меня и отбросил в сторону,
словно я был мешок ячменя.
- Только не ты, только не ты! - крикнул он сердито. - Не смей ходить
туда, Гильгамеш!
И прежде чем я мог сказать или сделать что-нибудь, он исчез в черной
яме преисподней.
Я остолбенело заглянул за ним. Говорить я не мог. Вокруг меня стояло
гробовое молчание: музыканты не двигались, танцоры застыли. Это молчание
нарушал только единственный звук: приглушенное всхлипывание или
поскуливание девочки лет восьмидесяти, которая лежала на земле неподалеку.
Это она вопила так страшно и прервала мой транс. Я понял, что дробь моего
барабана подействовала на ее душу почти так же, как на мою, но куда
сильнее. Дробь барабана не привела ее в транс, а ввергла ее в жесточайший
припадок, под напором которого не устоял ее разум. Страшно было смотреть
на нее.
А Энкиду? Где был Энкиду? Дрожа, я заглянул в туннель, но увидел только
тьму. Ко мне вернулся голос, и я выкрикнул его имя, но в ответ ничего не
услышал. Я позвал снова, еще громче, - в ответ тишина. Тишина.
- Энкиду! - закричал я, и это был вопль боли и потери. Я был уверен,
что на него напали прислужники Эрешкигаль. Может быть, они уже уволокли
его в ад.
- Подождите! - кричал я. - Энкиду, я иду за тобой!
- Не смей! - резко сказала моя мать, и вдруг три или четыре человека
встали, чтобы схватить меня, если я попробую спуститься вниз. Я готов был
перебросить их через городскую стену и закинуть в реку. Но в этом не было
надобности, потому что я услышал кашель в туннеле, и Энкиду медленно вылез
из него. В руке у него были мой барабан и палочки.
Выглядел он страшно. Словно вернувшийся из мертвых. Румянец сошел с его
лица, оно казалось выбеленным. Его борода и волосы были серыми от пыли, а
его белые одежды в грязи. Паутина опутала его тело, он пытался снять ее.
Он секунду стоял, ослепленный солнечным светом. Потом в глазах его
появилось такое странное и дикое выражение, что я едва мог узнать своего
друга. Те, кто стоял рядом с ним, отпрянули. Я и сам готов был
отшатнуться.
- Я принес назад твой барабан и палочки, Гильгамеш, - сказал он. - Они
закатились далеко, за вторые ворота. Но я полз на четвереньках, пока не
наткнулся на них в темноте.
Я в ужасе уставился на него.
- Но это же настоящее безумие! Зачем ты пошел туда?!
- Но ты же уронил свой барабан, - сказал он все тем же ужасным шепотом.
Его передернуло, и он закашлялся от пыли. - Я хотел принести его обратно.
Я знаю, как он нужен тебе.
- Но опасность... демоны...
Энкиду пожал плечами.
- Вот барабан, Гильгамеш. Вот палочки.
Я взял их у него из рук. Что-то было не так. Они были на удивление
легкими, и мне показалось, что они вот-вот вылетят из моих рук.
- Да, - сказал Энкиду. - Они теперь другие. По-моему сила богов ушла из
них. Ведь там, внизу, очень страшное место.
Он снова вздрогнул.
- Я не мог ничего разглядеть - там кромешная тьма. Но пока я полз, я
чувствовал, как подо мной хрустят кости. Старые сухие кости. Там кости
лежат как ковер, Гильгамеш. Люди спускались туда и до меня. Мне кажется,
что я первый, кто оттуда вышел.
Что-то было в воздухе между нами, словно занавес. Что-то случилось с
ним в подземном мире, что заслонило от меня его душу. Казалось, я больше
совсем его не знаю. Мою душу охватило чувство невозвратимой потери. Исчез
Энкиду, которого я знал. Он был там, куда я не посмел войти, и вернулся
оттуда с такими знаниями, которого мне никогда не постичь.
- Скажи мне, что ты там увидел? - спросил я. - Там были демоны?
- Я тебе сказал, там было темно. Я ничего не видел. Но я чувствовал их
рядом, - он показал рукой на зияющий туннель. - Брат, запечатай эту яму и
никогда больше ее не открывай. Запечатай эту дверь, запечатай много раз, и
семижды семь раз!
Мне думалось, я лопну от ярости при виде того, что с ним случилось
из-за моего барабана. Но как мог я вернуть прошлое, остановить мгновение?
Подхватить барабан, чтобы он не упал в яму, остановить Энкиду, чтобы он не
спустился туда? Но все это было навеки врезано в книгу времен и судеб, а
потому неизменимо и неотвратимо. Я горько сказал:
- Да, Энкиду, конечно же я запечатаю ее. Но слишком поздно, Энкиду! Ах,
если бы ты только не стал спускаться туда!
И он ответил со слабой улыбкой:
- Я бы сделал это для тебя снова и снова, если бы пришлось. Надеюсь,
что больше никогда не придется.
Он подошел ко мне ближе. Я почувствовал сухой запах пыли и паутины,
облепившей его. Погасшим голосом, он сказал:
- Я ничего не видел, когда был под землей, потому что там все черно. Но
было нечто, что я видел своим сердцем, а не глазами. Это был я сам,
Гильгамеш, мое собственное тело. Его пожирали крысы, будто это была старая
выброшенная на свалку одежда. В этой яме я полз по своим собственным
костям. Я очень напуган, мой друг. Я боюсь.
Он положил руки мне на плечи и обнял меня. Потом сказал нежно и тихо:
- Мне так грустно, что твой барабан утратил свою божественную силу. Я
бы принес его тебе прежним, если бы мог. Ты это знаешь.

26
По-моему, болезнь Энкиду началась на следующий день. Он пожаловался,
что его рука, та, которую он когда-то повредил, казалась ему замерзшей. Он
сказал, что рука болит и не двигается. Потом у него началась лихорадка и
он слег.
- Все, как в том моем сне, - сказал он мне мрачно. - Боги
посоветовались и решили, что я тот, кто должен умереть, потому как ты -
царь.
- Ты не умрешь, - сказал я с любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108