Я каждый раз чувствовал, что в то бешеное
мгновение перед излитием семени со мной не просто урукская девчонка, а
сама огненная богиня Инанна - богиня, а не жрица. Это святое занятие.
Помимо этого я заметил - и очень рано, - что соитие замечательным
образом успокаивало мою душу. Ибо тогда, да и много лет спустя, меня
разрывали бурные чувства, которые я едва понимал и от которых не умел
защищаться. Мне кажется, что моя горячая кровь кипела не только от обычной
плотской потребности, но от чего-то более глубокого и темного, от
мучительного одиночества, которое нападало на меня, аки волк в ночи. Часто
мне казалось, что я единственное живое существо в мире призраков и
привидений. Не имея ни отца, ни брата, ни настоящего друга, отстраненный
от людей своей богоподобностью, печать которой мог видеть на мне любой
недоумок, я обнаружил, что погружен в странную, ошеломляющую пустоту души.
Она жалила меня и жгла холодом, словно лед, приложенный к коже. Поэтому я
тянулся к женщинам и девушкам за единственным утешением, которое мог
найти. Удовлетворение страсти, по крайней мере, давало мне несколько часов
передышки от возмущения духа.
Когда мне было одиннадцать лет и одиннадцать месяцев, один из моих
дядей заметил в банях, что мое тело превратилось в мужское, и сказал мне:
- Мы пойдем сегодня вечером в жилище жриц при храме. По-моему, твое
время давно пришло.
Я знал, что он имел в виду. И у меня не хватило смелости сказать ему,
что я не дождался законного посвящения во взрослые.
Когда полдневная жара чуть спала, мы облачились в юбки тонкого льняного
полотна, дядя на моих плечах нарисовал тонкую красную черту и срезал прядь
моих волос. Мы вместе пошли в храм Инанны. Мы прошли через задний двор и
пересекли лабиринт небольших комнатушек, мастерских, кладовых для
инструментов, библиотеку, где храмовые жрицы ждут поклоняющихся.
- Сейчас ты отдашься богине, - сказал мне дядя.
Какую-то страшную секунду мне показалось, что он устроил так, что мою
предполагаемую девственность я должен был принести самой Инанне, а не
жрице. Может, царский сын и должен рассчитывать на столь высокого
наставника в искусстве любви, я должно быть, нашел бы в себе храбрость
сочетаться хоть с самой богиней, но обнимать верховную жрицу было совсем
другим делом. Ее ястребиное лицо пугало меня. Ее лицо, и мысль о ее
жиреющей плоти. Она была старше моей матери. Несомненно, в свое время она
была самой совершенной женщиной; теперь она старела, и поговаривали, что
она болеет, а на последнем празднике урожая, когда она появилась,
умащенная маслами, в украшениях и почти нагая, я сам видел, что ее красота
уходит от нее. Но страхи мои были нелепы, Инанна - старая или молодая -
приберегается только для царя. Жрица, которую мой дядя выбрал для меня,
была сонной девицей лет шестнадцати, с золотой краской на щеках и
посверкивающим красным камнем, вставленным в левую ноздрю.
- Я Абисимти, - сказала она, прикасаясь ладонью к груди и чреслам в
священном приветствии Инанны.
Она провела меня в свою каморку. В комнатке Абисимти были кровать, таз,
статуэтка богини. Она зажгла свет и совершила возлияния, затем подвела
меня к длинному узкому ложу. Мы встали возле него на колени и вместе
произнесли молитвы; она - крайне торжественно. В медной жаровне она сожгла
прядь моих волос, которую срезал дядя. Потом она сняла с меня одежду и
обтерла меня мокрой прохладной тканью. Увидев мою наготу, она нахмурилась.
- Сколько тебе лет? - спросила она.
- Через месяц будет двенадцать.
- Двенадцать? Только-то? - она мило рассмеялась и хлопнула в ладоши. -
Боги очень благоволят тебе!
Я ничего не ответил, только жег взглядом ее высокую округлую грудь,
видневшуюся сквозь полупрозрачную ткань одеяния.
- Какой ты нетерпеливый! - воскликнула она. - Первый раз вкушаешь это
таинство и едва можешь вытерпеть еще минутку!
Лгать жрице я не смел, но и правды мне говорить не хотелось. Поэтому я
отвернулся, притворившись смущенным.
Абисимти распустила свое одеяние, и оно упало к ее ногам. Но прежде чем
я овладел ею, она должна была подробно рассказать мистическое значение
того, что мы с ней собирались совершить, что я и без нее уже успел
осознать и прочувствовать. Потом она рассказала мне о способах в искусстве
соития. Это опять же было лишнее, но я это терпеливо снес. Затем мы
перешли к делу. Я изображал неловкость, из которой давно вырос. Когда все
кончилось, глаза Абисимти сияли. Пристойно ли ей, думал я, получать от
этого такое наслаждение, если она жрица? Позднее я узнал, что это не
только пристойно, а благословенно, если жрица Инанны наслаждается
служением ей в храме. Обычная шлюха может ненавидеть свое дело и презирать
своих клиентов, но жрица Инанны участвует в самом священном ритуале,
который считается мостом между смертными и богами. К шлюхе это относится
тоже, только она не понимает подобных вещей.
Вот так плыл я в мужскую зрелость. Мне казалось, я вижу, как
развертывается передо мной дорога моей судьбы. Я буду вкусно есть и сладко
пить, наслаждаться многими женщинами, буду воином, жрецом и царевичем, а в
один прекрасный день Думузи умрет, а меня назовут царем Урука. Я не
сомневался в этом. Было ясно, что это и есть моя судьба. Хотя я хорошо
понимал, что боги капризны, глупцами я их не считал: кто мог бы лучше
управлять городом, если не сын Лугальбанды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108