Не мог оспорить и то наблюдение, что действую не похоже на себя. Прозорливейшим считаю утверждение Иоанна, что в столице я был совсем другим человеком. Добрейший Иоанн, мне бы твою приметливость! Однако, и вправду, что меня тянуло за язык? А помнишь то место у Тертуллиана из "О плоти Христа", которое тебя застигло врасплох? Как это? "Сын Божий распят - это не стыдно, ибо достойно стыда, и умер Сын Божий - это совершенно достоверно, ибо нелепо, и, погребенный, воскрес - это несомненно, ибо невозможно". Помнишь, как тебе будто заслонили на мгновение глаза, сердце застучало это не стыдно, ибо достойно стыда? Мыслимо ли такое? И будто медленно входило в свои права - понимание: мыслимо, не стыдно, достоверно, невероятно. 3. За моим принятием канцелярии следовала пора церемониальная. Любил разнообразные официальные события, в которых, бывало, выйдет весь синклит и во главе с Царем и Царицей принимает, к примеру, мадьярского посла, тот один за одним вынимает дары, демонстрирует, все важно кивают, а не то лишь бровью двигают, а не то перешепнутся с соседом. Все это великолепие, чеканную артикуляцию шепота, сухой стук шагов, облагораживаемый мраморным полом, - любил, признаюсь, любил, трепетал и гордился Византием, как новобранец. Императорскую чету я тогда воспринимал отвлеченно, как некое законченное явление. Меня не посещали мысли о возрастном несоответствии между супругами и о вытекающих отсюда обстоятельствах. Как только я написал эту фразу, меня разобрал смех. Я всего лишь хотел сказать, что Зоя была лет на двадцать старше Мономаха. В результате нашей неразберихи, цепи переворотов, казней и преда-тельств Византий обезгосударел и остался с двумя женщинами на троне, Зоей и сестрой ее, Феодорой. Обе, бездетные и в летах, были в конце концов уговорены синклитом, что не мешало бы на благо государства ввести во царствие крепкого мужа. А как его ввести при живых императрицах, ежели не через брак? Таким-то образом и обвенчали старшую, Зою, с Константином Мономахом, средних лет, вдовцом. Разумеется, у Мономаха была женщина, я об этом вскоре узнал. Между прочим, давнишняя любовь, некая Мария Авгирена, дочь весьма большого человека, Василия Авгира, и, по-моему, двоюродная сестра второй жены Мономаха, покойной. Любовью этой женщины Мономах пожертвовал, приняв престол. Собственно, не совсем пожертвовал даже, но обрек на прозябание, ибо, став самодержцем, Авгирену при себе сохранил. Сперва он скрывал свое обстоятельство, а потом и перестал скрывать, пустил Марию в свиту, дал ей почетное звание, она так и ходила, бывало, сразу вслед за императрицами во всех процессиях. Да что там процессии, он и покои свои устроил со временем таким образом, что Императрица к нему попадала не иначе как через Марию, а Мария, напротив, ходила прямиком. Так и сидит, бывало, при публике, в окружении женщин, все равно как иноверский бедуин, ошую - законная императрица, одесную - неузаконенная любовь, а чуть пониже еще и младшая императрица восседает. Тут оно и покатилось все, как мне кажется. Как он перестал скрываться, в одно время даже народ в Константинополе бунтом пошел на дворец, крича всякое против Марии и в поддержку Зои. Кое-как уняли, показав со стены Зою, живую-невредимую, и побожившись, как обычно в таких случаях делают, что никакого злоумыслия и в помине не было. И вскоре после этого Мария умерла, словно нелепое положение во дворце источило ее силы. А может, и посодействовали ей в том, трудно теперь сказать, но быть может всякое. Всего жизни ей при самодержце отпущено было четыре года, и Зоя, старица, пережила ее, молодую, ровно на столько же, как бы воздав ей за каждую минуту. Константин тяжело переживал смерть Марии и так и не оправился от нее никогда. После смерти Марии во дворце кончилась пора луча и фолианта, каштана или вишни и началась пора совсем другая. Я ей название не подобрал и никак не подберу, да и надо ли? Чем больше лет проходит с тех пор, тем более вероятным мне кажется предположение, что Зоя приняла некоторое участие в безвременной кончине Марии. Думать так позволяет мне опыт личного знакомства с Зоей, приходящегося на ее последние годы во дворце. Матушка императрица под старость зачудила, что, впрочем, весьма распространено и вовсе не только императорской власти Византия свойственно. Окна полюбила завешенные, а завесив их и лишив себя дуновения воздуха и луча света, воскурила индийские пряные дымы, отчего внутренности ее комнат и вовсе убрались синими туманами. Отроки мои! - с удовольствием воскликнул бы я перед сборищем юнцов, взыскующих философского знания в нашем университете, где я до последнего времени являлся ипатом философов. Отроки мои! Сколь много в этом Константинопольском дворце странных людей! Престарелых безумцев, зловещих шутов, профессиональных заговорщиков, заслуженных кастратов! Так сказал бы я, смеясь. Но Зоя, при этом следует отметить, будучи уже возрастом за шестьдесят, что-то такое сохранила в себе, глаза ли ее тому виной, это даже самый посредственный наемный мазила может учуять и, едва наметив лицо, широко разнести огромные черные очи, не трудиться более ни над чем, только не пожалеть сажи на эту черноту, да не убояться размахнуться кистью. Определенно что-то сохранилось в ней, нелюбимой и безнаследной пурпуроносной даме. В нашем сближении, я думаю, видится некая насмешка судьбы пусть. Мне думается, поводом послужила бессонница, а вот сказалась ли известная общность нашего положения - об этом мы ни разу ни намеком не обменялись. Трудно, впрочем, сказать, чувствовала ли Зоя эту общность, учитывая, что в последние свои годы они пребывала в некотором отдалении от окружающего.
1 2 3 4 5 6 7 8