- Так все кругом говорят: "Моя
супруга..."
- Так говорят лжеинтеллигенты! - закричал Дзанни. - Я запрещаю тебе
употреблять это и подобные ему словечки! Видно, слишком часто ты стоишь в
очередях за капустой - там еще не такое услышишь! Я запрещаю тебе
заниматься хозяйством, запрещаю сновать между кухней и детской! Машетта не
умрет без твоих обедов. Скорее даже наоборот - здоровее будет. Отныне ты
займешься своим прямым делом. До сих пор я тебя щадил.
Показалось, что в спину мне грозно задышал Дионисий. Я стал рыдать, а
Дзанни мгновенно повеселел, сел за рояль и начал с аффектацией играть "Ты
забыл свой дом родной..." Я знал, что это означает. Я помнил свой долг
всегда. Никакие рыдания не могли помешать мне. Всхлипывая, я взял с полки
флейту и начал вторить ему.
...Вновь провал. Вновь несет меня в неизвестность огромная птичка и
качает, и баюкает, и говорит сказки, и песни поет, но я не сплю. Верно,
это кончается мое детство...
Мелькание дней. Унылое однообразие учебы. Школа акробатики, ужасная,
мучительная школа. Кульбиты, курбеты, шпагаты, стойки на руках, на голове.
Прыжки, прыжки, прыжки... И боль в суставах, а ночью - ощущение тела,
избитого железными палками. Слезы бессилия...
Теперь я вставал в шесть часов утра, независимо от того, играл или не
играл на флейте ночным гостям. До завтрака делал двести приседаний, двести
прыжков и балетный экзерсис перед большим зеркалом. Дионисий Наталиевич
вкупе со всеми родственниками взирал на жалкие мои потуги с отвращением. Я
очень понимал его, будучи совершенно уверен в нелепости всех этих занятий.
Но разве мог я спорить с Дзанни, разве мог ослушаться его? Он же с
непонятным, пугающим упорством заставлял меня делать из своего тела черт
знает что.
Я боялся спросить, зачем вся эта мука будущему клоуну-флейтисту.
Зачем мне идеально вытянутый подъем ноги, зачем осанка тореадора и умение
высоко прыгать? Я ничего не понимал, но при этом был уверен, что Дзанни
имеет на меня право - на жизнь мою и на мою смерть. Если бы он, подобно
легендарному Феджину, учил меня воровать, я стал бы прекрасным вором.
...Цирк-цвирк!.. Цирк-цвирк...
...А странно все-таки представить, что пройдет время и ничего не
будет: ни дома нашего, ни нас самих, ни памяти о нас. Еще горше, если
кто-то все же вспомнит и подумает с недоумением: "Для чего жили эти люди?"
Вот один из тех вопросов, которые не имеют ответа, вследствие чего
называются банальными и пошлыми! Но все же, все же - для чего живет
человек? И есть ли логика в том, что называется судьбою? Кабы она была,
эта логика, разве таким был бы мир? И разве правила бы им разнузданная
глупость?

- ...Ка-ру-зо-о-о!!!
Это Дзанни кричит на весь цирк, призывая зрителей восхищаться пением
свиньи Гаргары. Она реагирует на комплимент самым подлым образом - дает
петуха. Всеобщий смех.
- Какая мерзость! Вон с арены!
Ах, не надо было ничего этого - ни упоминания великого имени, ни
вообще пения, потому что случился скандал. Присутствовал в тот вечер на
представлении один важный работник какого-то аппарата, "слуга народа" со
стажем. Всем хороший работник, но глуховатый. Вместо "Карузо" он услышал
"кукуруза". Таким образом, реплика Дзанни приобрела вредный политический
смысл: "Кукуруза! Какая мерзость! Вон с арены!"
Арену действительно вскорости пришлось покинуть - Дзанни из цирка
выгнали. Требовали наказать и свинью, но она отделалась только выговором и
была отдана "на перековку" дрессировщику Ваньке Метелкину. У него Гаргара
через месяц совершенно потеряла дар речи - Ванька считал, что языком
трепать даже для человека лишнее, не то что для свиньи. Умерла Гаргара в
городе Париже после представления, в котором зажигательно отплясывала
трепак а ля русс с кордебалетом лошадок Пржевальского.
Милая Гаргара... Она была нашей кормилицей, делая успех Дзанни. Без
нее он стал просто коверным клоуном, уже немолодым и порядком надоевшим
своими старомодными репризами на темы всеобщего разоружения и отдельных
нетипичных беспорядков в нашей легкой промышленности.
Как легко мне сейчас вспоминать об этом! А тогда я всерьез думал, что
жить мне незачем, потому как Дзанни, великий Дзанни стал игрушкой чьей-то
тупой воли и сделался безработным. Да, безработным в нашей стране! Мне
было мучительно стыдно за него, за то, что он не вписывается в общую
радостную картину нашей жизни. И хотя я знал, что Дзанни не виноват, мне
все равно хотелось обвинить во всем именно его. В школе мы учили, что в
споре с отдельной личностью коллектив всегда прав. Дзанни был личностью, а
"слуга народа" олицетворял некий абстрактный могучий коллектив.
Самое неприятное в положении безработного не отсутствие денег -
всегда можно достать пятьдесят копеек в день на еду. Самое неприятное -
чувство унижения, которое доставляет общение с людьми. Сколько же их
перебывало в нашем доме! Чаще всего приходили покупатели - Дзанни продавал
вещи, чтобы прокормить нас с Машеттой. Приходили, рыскали глазами по
комнатам и забирали все, что понравится: янтарные шахматы, вазу,
жука-скарабея, люстру, черное распятие, книгу с золотыми письменами и даже
вешалку-орла.
Приходил милиционер, обеспокоенный анонимным сигналом, что, мол,
живут неработающие элементы, - суровый такой милиционер, в новеньких
сапогах. Он долго кричал на Дзанни, а ушел, унеся с собой брелок для
ключей в виде черепа с костями, пригрозив, "если что не того",
товарищеским судом и выселением из города.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26