Вскоре она
уехала работать в Саратовский цирк.
Я очень переживал разлуку с Машеттой, но Дзанни уверял, что ее уход
временный и что он еще всем покажет, а кое-кому - особенно. Глядя на его
лицо, я в этом не сомневался. Но я не мог простить легкости, с которой он
отправил девчонку неизвестно куда! И хотя Дзанни по-своему любил дочь, и я
знал это, душа моя противилась его трезвой жестокости. Цирк опустел без
гротеск-наездницы с сине-зелеными глазами. Я ушел из него с отвращением.
...Долгие странствия его высочества: ресторанные оркестры, школьные
кружки, студенческая самодеятельность... Леди Судьба грубо толкала меня в
спину, и я с сомнамбулическим покорством шел зарабатывать деньги куда
глаза глядят. Даже в похоронных оркестрах играл. Однажды на кладбище
случай свел меня с деловым, влиятельным человеком. Благодаря ему я попал в
элиту элит сферы обслуживания. Есть такие счастливцы, которые обслуживают
иностранцев, посещающих наших соотечественников дома. Но, как правило,
соотечественники живут не в тех условиях, которые не стыдно показывать
иностранцам. И вот чья-то умная голова придумала держать для всяческих
фриштиков и куртагов казенные, специально обставленные квартиры в центре
города: мебель "барокко", хрусталь, полный Брокгауз и Евфрон. "Хозяев
дома" привозили за два часа до начала действа, чтобы они успели привыкнуть
к богатству и запомнить, где у них что лежит.
Обыкновенно я исполнял скромную роль "друга дома" по имени Федор,
который музицирует в свободное от работы время и сегодня совершенно
случайно зашел "на огонек". Репертуар мой был утвержден высшим
начальством: "Камаринская", "Очи черные", "Подмосковные вечера".
Я тогда придумал для себя спасительную игру: как будто Федор - не я,
а существо с истуканьей выдержкой, "мотофозо".
...Все было: и по плечу хлопали панибратски, и сувенирчики в руку
совали, и за стол хозяйский сажали, и подкрадывался сзади официант,
мурлыча еле слышно: "Что желаете? Есть осетринка, икорка зернистая.
Кулебяки-с..."
Однажды был куртаг в "доме" престарелой поэтессы. Начальство мое,
упустив из виду то обстоятельство, что и хозяйка, и гости (включая
иностранцев) - глухонемые, вменило мне в обязанность весь вечер играть на
флейте.
Отсвистав "Камаринскую", я незаметно вышел в малую гостиную. Там
сидел респектабельный пожилой господин с интересными ушами - они у него
были, как вялые капустные листья. Он рассматривал богатую, на всю стену,
коллекцию распятий. Внимание его отвлекали часто выбегавшие в гостиную
глухонемые (из соотечественников): остановившись на пороге, они быстро и
оживленно жестикулировали, будто жаловались или ябедничали. Это было
таинственно, и я с интересом присматривался к господину.
Когда мы остались одни, он указал мне пальцем на низко висевшее
крошечное черное распятие. Я вгляделся и тотчас узнал вещь Дзанни - он
продал ее во время безработицы.
- Давайте познакомимся, - вдруг заговорил глухонемой. - Дормидошин.
Он был человек загадочной профессии и представился мне как "старшой".
От него я узнал, что половина присутствующих гостей - нормальные люди.
Открытие развеселило меня и сделало общительным.
- Эта, штучка, Федор, напоминает мне юность, - доверительно сказал
Дормидошин, вновь указывая на распятие.
- Мне тоже, - сострил я.
- Она принадлежала циркачу Дзанни, Никколо Дзанни. Был такой номер -
"Воздушный флейтист".
- Я сам Флейтист! - вырвалось у меня.
- Возможно, но вы не Дзанни, а Федор.
- Я не... - начал я, но прикусил язык.
Дормидошин вышел на минуту за дверь и тотчас вернулся с довольным
видом - глухонемые, очевидно, вели себя хорошо.
- Вы... работали вместе с этим, как его, Дзанни? - осторожно
поинтересовался я.
- Имел честь, - кивнул "старшой". - Это давно было, до войны. Жил я в
заштатном городишке, и однажды к нам на гастроли приехал цирк. Я устроился
туда на сезон униформистом и собственными глазами видел каждый вечер, как
Дзанни ходил по воздуху, аки по земле, ходил и играл на флейте...
- Говорите, говорите! - воскликнул я с волнением. - Что дальше? Вы
его сейчас видели? Он в цирке коверным работает!
Дормидошин горестно ухмыльнулся и сказал.
- Дзанни нельзя увидеть по той простой причине, что он умер.
- К-как?!!
- Увы, расстрелян тогда же.
Я дребезжаще рассмеялся: "старшой"-то сумасшедший!
- Именно расстрелян, - обиделся он. - Вне всяких сомнений.
За дверью раздалось тихое сигнальное мычание. Дормидошин исчез, как
дух, но появился снова, посуровевший и высокомерный.
- Нуте-с, о чем мы? Да, о Дзанни. Поверьте, это чистая правда. А ваш
коверный, наверное, однофамилец или родственник.
- Другого Дзанни быть не может!
- Отчего же, Федя? Что значит имя? Ничего. Вот вы ведь на самом деле
не Федя, а почему бы артисту не назваться именем Дзанни, если хочется?
- Чем вы докажете, что его расстреляли? - с отчаянием спросил я.
- У меня в городе сосед был по дому, Юрий Милых, адвокат, что ли, не
помню. Словом, он со мной иногда откровенничал. История банальная,
Феденька: доносная бумага (мол, болтал чего-то там недозволенное), арест,
расстрел. В ходе следствия выяснилось, что Дзанни - агент Муссолини. Эта
история определила мою судьбу. Я опасно заболел страхом - боялся говорить.
Слова, человеческая речь казались мне страшнее чумных микробов. Ну и решил
изучать язык глухонемых, чтобы вслух болтать поменьше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26