Прожил я с женой скунса полгода, но никакого поворота к лучшему не
произошло. У скунса был затяжной творческий кризис, и он безвыездно жил в
Ялте, в Доме творчества. Дзанни на чем свет стоит ругал меня за то, что я
не умею обделывать делишки подобного рода, что не могу потребовать на
правах чичисбея: "А ну-ка, милая, изволь выполнять обещанное. Иначе только
ты меня и видела!" Скунсиха была психологически гораздо сильнее меня и
умело этим пользовалась. Единственное, чего я от нее добился, это
однокомнатной квартиры на Моховой улице, переделанной из бывшей графской
кухни, маленькой, но со всеми удобствами.
Связь наша оборвалась внезапно - скунс скончался в Ялте, полагаю, от
творческой импотенции. Пришлось провожать вдову на похороны, что обошлось
мне в копеечку, если учесть стоимость билетов туда и обратно и покупку
одинаковых черных костюмов - для себя и для покойника. После этой истории
Дзанни перестал разговаривать со мной, только прислал телеграмму: "Тряпка.
Слюнтяй. Ничтожество".
Сделался я униформистам, за неимением иной работы в цирке. Напрасно
считают, что работа униформиста скучна и не дает пищи для ума. Я получал
эту пищу в изобилии каждый вечер. Без зависти, без ехидства я смотрел
представление и старался найти хоть малейшее оправдание тому, что эти
артисты выступают на арене, для меня недоступной.
Цирк наш назывался "Малая арена". Это объясняет многое и в
репертуаре, и в подборе исполнителей. В Большом цирке выступают именитые,
у нас - люди попроще, за исключением Дзанни. В представлении он выглядит
инородным телом и даже нарушает гармонию дурной богемности, царящей здесь.
Эта пошлая богемность заявляет о себе сразу, с выхода на арену
шпрехшталмейстера Эрика Шаранского. Он объявляет номера в стихах, всем
своим видом как бы заявляя миру: "Жизнь - сволочь, а я не гордый". Седые
локоны, великоватые для его ротика челюсти, румянец - все у него
искусственное, все, кроме стихов. Он их пишет сам и от души.
Эксцентриков на свете много,
И, чтоб не усомнились в том,
Я объявляю с наслажденьем:
Семья Сантуцци. Це-ли-ком!
Номер семьи Сантуцци (Петровы) называется "Мамина радость". Мама
(Милица Аркадьевна, 55 лет) оставляет дома детей без присмотра. Они
устраивают дебош (легкая клоунада, прыжки, антипод). Инициатор мерзости -
малютка с лицом закоренелого уголовника (Виктор Сергеевич, 60 лет). Мама
возвращается, журит детей (прыжки с подкидной доски), и они все вместе
занимаются домашним хозяйством, то есть играют каждый на своем
инструменте: Виктор Сергеевич на тарелках и жбанах, Эмилия Викторовна с
мужем Степаном - на стиральных досках, Милица Аркадьевна - соло на
молочных бутылках.
Номер хорош, но это лишь начало. Шаранский поправляет за кулисой
челюсть и вновь выпрыгивает на арену:
Античный торс, веселый взгляд
Был Гинтаревича наряд.
Любимец хижин, враг дворцов -
Вот Гинтаревич был каков!
Век минул, зрители сменились,
Теперь и вы в него влюбились.
Античный торс, веселый взгляд
Он передал сынам, а им сам черт не брат!
"Сыны" шествуют упругой походкой молодых барсов. Их пятнадцать
человек. Возраст примерно одинаков, сходства - никакого, и это приводит
публику в игривое замешательство. От их прыжков и гиканья церковь
содрогается. Старый Гинтаревич не делает ровно ничего - он лишь наблюдает.
Но им невольно любуешься. Он в полосатом трико, нарумянен и зловещ.
Публика ослабевает от рукоплесканий, но неугомонный Шаранский вновь
тут как тут. Приплясывая на полусогнутых ножках, он кричит:
Верблюд и кот, объединившись дружно,
Являют истину, что непреложна:
Чтоб зверь работал образцово,
Необходим ему наш Сидоров Паоло!
Пашка Сидоров вооружен так, как будто укрощает саблезубых тигров, -
бич, пистолет в кобуре, вилы. Под его суровым взглядом пожилой, видавший
виды кот Евлампий в чалме и парчовых шальварах с дыркой для хвоста
объезжает несколько раз арену, пришпоривая верблюда Сулеймана. Малолетние
зрители кричат: "Кис-кис!" и "Брысь!", но Евлампий на них - ноль внимания.
После Евлампия на арене расставляют разноцветные кабинки, весьма
похожие на душевые для лилипутов. Шаранский придает своему лицу выражение
крайней неги и объявляет с приторным восточным акцентом:
Кудэсник, маг, шютник, колдун -
Вот он каков, Сурэн Гарун!
Открою вам: чудэс в нем прорва,
Гдэ прячет женщину, оттуда выползает кобра.
Все это только слова, слова, слова, потому что иллюзион
"Женщина-кобра" - сплошное надувательство. Женщины нету вообще, а вместо
ядовитой кобры - деревянная, грубо раскрашенная змея, которой манипулирует
спрятанный в кабинке лилипут Женя Савельев.
...Сколько раз я воображал, как появляюсь на этой неказистой арене
под троекратный выклик Шаранского: "Флейтист! Флейтист! Флейтист!" Но,
видно, Аппарат Судьбы не предусмотрел такого - не было в моем "Деле" листа
с одобрительной резолюцией...
Я бы еще долго служил униформистом, но случилась новая история.
Машетта, начинающая гротеск-наездница, уличила нашего директора в том, что
он, оставшись в цирке ночью вместе с "друзьями юности", напоил ради смеха
кобылу Цирцею шампанским. Дзанни, опасаясь, как бы разъяренная Машетта не
наделала глупостей, заставил ее подать заявление об уходе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26