Я и не сдержался. "Как, - говорю, - разве вы
не знаете, зачем в Париж ездиют? А по всяким таким домам походить!" И
подмигиваю дедуле.
2-й ПЬЕРО. Не пустили дурака. Так и надо - чтобы не позорил
отечество.
1-й ПЬЕРО. Ты сам дурак! Меня из-за валюты не пустили. Старик по
секрету признался: не хватает валюты. Один наш дорвался до одного
парижского домика, а расплатиться - не хватило. Ну и скандал. Так что я на
"слуг народа" не обижаюсь. У них работа адская.
2-й ПЬЕРО. Да-а, это вам не на флейте всякие сюсюрандо
высвистывать...
(Удаляются, щелкая семечки и сплевывая шелуху).

"ОВУХ" - Организация по Ведению, Учету и Хранению "Дел", сиречь Книга
Жизни. Химера, рожденная моим воображением.
Уже тогда, в возрасте Керубино, я подозревал, что все, происходящее
со мной, кем-то предрешено, записано на бумаге и вложено в папку с
надписью "Дело". Мысль эта лишала иллюзии свободы выбора. Но по юношескому
легкомыслию я все же верил в расположение ко мне Судьбы.
С тех пор как Дзанни открыл мне тайну своего знаменитого предка
Чезаре, я сделался Флейтистом под куполом цирка, восьмым чудом света, о
котором никто так и не узнал.
Тайна номера покорилась мне сразу, и Дзанни неправ, считая, что
ходить в воздухе - удел избранных. Он Черный Моцарт, этот Дзанни, он
гений-эгоист! А весь секрет заключается в том, чтобы уметь сделать первый
шаг над бездной. Всего лишь один шаг!
Но не радуйтесь, сеньоры, не ликуйте, мадам и мсье. Здесь есть
маленькая деталь, которая разрушит иллюзию ваших беспредельных
человеческих возможностей. Учтите - первый шаг в пустоте может стать
последним. И я уверен, это охладит желание следовать за мной.
Если мужество вам все же не изменит, то задайтесь вопросом: способны
ли вы явить собою зрелище божественной красоты, как это с блеском удается
птицам, бабочкам и фантастическим существам - эльфам? Не слышу ответа,
сеньоры! Смелее! Я уступаю вам свое место. Вот мой кафтан, шитый серебром.
Вот седой парик с черной лентой. Вот, наконец, флейта. Вперед! Честь
безумцу, который навеет человечеству сон золотой!
...Вы замираете у края площадки. Вы подносите к губам флейту. Тонкий,
нежный звук пронзает воздух и возвращается к вам невидимой лунной
дорожкой. Вы ступаете на нее и идете вперед над тьмой зала, над землей.
Вот он, воздушный корабль, - это вы сами. А звук флейты - парус. Дальше -
Вселенная...
Ага-а, слабо, сеньоры! Вот я каков, Флейтист под куполом цирка! И
конечно, я слукавил, говоря о доступности моего ремесла. Я все время спорю
с Дзанни. Я - строптивый ученик. И даже когда он прав, мне хочется
опровергнуть его.
Дзанни, Дзанни... Я до сих пор не знаю, кто ты на самом деле - дух,
гений, безумец? Ты, не боявшийся смерти, так жалок, униженно хитер,
почтителен с людьми, волею непонятной судьбы поставленный вершить суд над
нами. Страстная лапа "ОВУХа" чудится мне в этой расстановке сил. Аппарат
Судьбы меньше всего учитывает, кто гений, а кто ничтожество. У него иные
критерии. Сидит там, в недрах канцелярии, какой-нибудь заспанный тупой
клерк в нарукавниках и царапает тупим пером но бумаге, пишет наши жизни, а
за спиной его уходят в бесконечность полки с "Делами".
"Дела" тасуются, сортируются по неведомым признакам и соседствуют
друг с другом, к примеру, две папки - генерала Аракчеева и камер-юнкера
Пушкина А.С. Доложу вам, сеньоры, дело господина Аракчеева куда весомее!
Сразу виден серьезный организатор, принесший очевидную пользу Отечеству. А
Пушкин? Две даты - рождения и смерти. Что между ними? Прочерк. Что делал,
неизвестно. Порхал мотыльком... Мой дядя самых честных правил... Ну и что?
А у дяди этого, между прочим, бумажек в "Деле" побольше, чем у
племянничка.
Между моими двумя датами - длиннейший скучнейший прочерк, в котором
уместились и хождения по различным инстанциям с просьбами, заявлениями,
мольбами разрешить показать уникальный номер, и подхалимские заискивания,
и тонкие интриги с тою же целью, ложь во спасение и, наконец, пятьдесят
два худсовета, окончившихся одинаково бесславно. Я все подсчитал: каждый
худсовет состоял не менее, чем из десяти человек, то есть пятьсот двадцать
лиц, нет, морд лицезрели Флейтиста. В ночных кошмарах они сливались в одну
исполинскую харю. Она обрушивалась мне на грудь, и я просыпался задыхаясь.
- Терпи, терпи, Флейтист, - бодро твердил Дзанни. - Грез борьбы не
может быть свершений. Мы еще увидим небо в алмазах!
Между тем ссоры наши участились. Я бросал в лицо учителю обвинения:
- Вы исковеркали мою жизнь! Вы обрекли меня на муку!
- Иди, я не удерживаю тебя, - смеялся Дзанни. - Ты можешь стать
монтером.
- Я мог стать профессиональным музыкантом, поступить в консерваторию!
- У люб-ви, как у пташки, крылья, - насвистывал Пигмалион. - Иди,
мальчик. Еще не поздно. Станешь народным артистом.
- Я не хочу быть вашей куклой! Это жизнь, а не номер "Мотофозо"!
- Все мы в какой-то степени "мотофозо", друг мой.
Бестрепетная веселость Дзанни каждый раз вселяла надежду на то, что
все еще переменится к лучшему. Я чувствовал, что он сильнее меня во сто
крат. Он держал в руке невидимый поводок и тащил меня за собой туда, куда
считал нужным и куда я сам идти не мог. Я не мог смотреть на свое
искусство через черный алмаз лицедейства, которое навязывал мне Дзанни.
Правда, я стал лицедеем в жизни, этого он добился. Я улыбался, когда
хотелось разбить голову о стену, я шаркал ножкой, когда надо было дать
пощечину, но все, это было на Земле, в этом вашем странном, фантастическом
мире!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26