…Сикачу не хотелось тревожить Давыдова, хотя тот заведомо что-то скрывал. Прослушивание с санкции прокурора телефонных переговоров и перлюстрация его корреспонденции плодов не приносили. Давид Львович писем не писал, а на телефонные звонки отвечал кратко и односложно. Но, как говорится, отрицательный результат — тоже результат. Добрынин и Бреславец настаивали на аресте Давыдова, но Сикач медлил. Учитывая, что сам Давыдов не мог принимать участия в убийстве, оставалось ждать, пока он выведет на след настоящих убийц. В частности, того, кто сбросил вместе с одурманенным наркотиками Бритвиным тело Лемешко в Москва-реку, а потом скрылся, прикончив сообщника. Как в руки преступников попал Лемешко? Куда делся портфель с деньгами?
Сикач понимал, что стоит получить ответ на один вопрос, как прояснятся и остальные. Единственное, что можно было предъявить Давыдову — это сокрытие того факта, что Бритвин приезжал к нему. Но Давыдов может просто все отрицать, ведь следствие опирается только на показания Прошкина.
Допрос тех же лиц по обстоятельствам нового убийства ясности не прибавил. Колокольникова, похудевшая и подурневшая, затравленно смотрела на следователя и твердила одно: «Всех нас настигнет смерть!» Прошкин и Гриценко, наоборот, на тюремном режиме выглядели посвежевшими. Но и они в один голос повторяли: «Это пошла раскрутка за большие деньги, никто теперь никуда не денется…»
Сикач сидел в кабинете, жевал черный хлеб, запивая его кефиром. Язва снова дала себя знать. Кроме того, мучила изжога. Было поздно, около половины второго. За окном стихал гул огромного города. Проспект за окном погрузился в почти полную тьму — выключили ночное освещение.
В кабинете Сикача тоже было почти темно, горела только маленькая настольная лампа. Сикач тупо уставился в пустой стакан из-под кефира. В подсознании шевелилось что-то мучительно важное, какое-то имя. Но как Сикач не напрягал мозг, вспомнить не мог.
Капитан спустился на улицу. Шел, вслушиваясь в тишину, изредка нарушаемую отдаленным визгом трамваев, смотрел на багровые отсветы неба. И внезапно, словно поскользнувшись на ровном месте, он на секунду потерял равновесие: Парамон! Вот оно! Парамон!
Сикач вспомнил слова Цеханского: «А скоро должен Парамон освободиться, Давид ему деньги проиграл…»

* * *
Александр Парамонов всю свою сознательную жизнь приносил человечеству исключительно вред. Разменять седьмой десяток при таком послужном списке что-нибудь да значило. Но годы в «зонах» не считались достаточным основанием для получения пенсии. Да и что эти крохи Парамону, который только на наркотики тратил сотни рублей в день?
Девочки, напитки, побрякушки, тряпки и прочее баловство не интересовали Парамона. В лагерной робе он чувствовал себя удобнее и покойнее, чем в эластиковом «адидасе», игла же доставляла больше удовольствия и была надежнее, чем лживые шлюхи.
Его ждали сейчас на воле. Он оставил «отрицаловке» вместо себя надежного лидера. Всегда жалко расставаться с привычным, особенно под старость. Седой ежик волос на крупной лобастой голове уже начал ложиться в пробор. Ширококостный, но худой, несмотря на отменное питание «отрицаловки», он вышел из громыхнувших ворот вахты, не оглядываясь. На противоположной стороне улицы его поджидала «Волга». Из автомобиля моментально выскочила белокурая Магда с букетом чайных роз и бросилась ему на шею.
— Сашенька, родной, как мне тебя не хватало! Поехали, все давно ждут.
Магда выглядела моложе своих сорока. Вдова скоропостижно скончавшегося профессора-медика, Магда официально жила на наследство, которого, впрочем, не хватило бы и на год роскоши, к которой она привыкла. С Парамоновым они познакомились в некоей богемной компании. Он сыпал анекдотами и интересными историями, был изысканным и галантным кавалером, ненавязчиво заставил принять сувенир — колечко с бриллиантом. А в постели оказался таким партнером, что Магда наутро лежала пластом, не имея сил пошевельнуться.
Престарелому профессору пришлось покинуть лучший из миров.
Магда предпочла не вникать в причины его смерти.
Стол, как любил Парамонов, накрыли дома: просторная гостиная позволяла. Публика собралась избранная. Разумеется, все было чрезвычайно изысканно — яства, девицы для любителей, пахучие дурманящие сигареты. Но «классики» предпочитали шприц, полностью гарантирующий путешествие в чарующий мир грез. Никого не смущало, что дорога в этот мир хранит отпечатки копыт сатаны…

* * *
Давид ждал звонка. Баба Настя за столом напротив прихлебывала круто настоянный чай. Надо было обладать большой смелостью, чтобы сейчас назвать ее «бабой»: крепкая, хорошо сохранившаяся женщина немного старше сорока с молодой лукавой улыбкой — результат понюшки кокаина из старинной серебряной табакерки. Внутривенные инъекции Анастасия Евграфовна презирала еще до возникновения угрозы СПИДа: пара щепоток кокаина да рюмка хорошей водки — вот ее радости. Она легко справлялась и с домашними заботами, и с делами посложнее. Обладая связями среди корифеев «черной» жизни, баба Настя не высовывалась без особой надобности, давая полезные советы Давиду.
Где сейчас Матрешка (так звали бабу Настю в молодости) — патентованные жулики не интересовались. Живет — и ладно. Главное — человек хороший. Изредка она куда-то ездила сама, но никогда ничего не рассказывала. С ее помощью Давыдов оборудовал дом различными интересными приспособлениями, среди которых самыми невинными были скрытые от постороннего глаза зеркала, позволяющие видеть карты противника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46