Поначалу я пытался, оставшись с Ириной наедине, уговорить ее «спрыгнуть» с иглы, но вскоре понял тщетность своих усилий. Да и какие я имею права на нее: мы, скорее, компаньоны, чем любовники.
Раздражаясь, я все чаще прикладывался к рюмке, купил гитару, и, научившись брать два-три аккорда, смастерил песенку, которая понравилась Ирине, а Бритва от нее и вовсе балдел:
Ты приходишь и хочешь любви,
Сон чужой голубеет в крови,
И мираж, и падение вниз —
На игле этот вечный стриптиз.
Ты приходишь и хочешь меня,
Но в душе кандалами звеня,
Отчего же ты плачешь, зачем?
Мы никто, но и были ничем…
Меня мучительно тянуло к Ире, но строить какие бы то ни было планы, живя с наркоманкой, — это, согласитесь, дело дохлое. Забегающие «на огонек» блатные постепенно освоились с моим постоянным присутствием. Я уже не «блажил» — крутиться приходилось среди отпетой публики.
Наше «рабочее время» проходило в треугольнике, вершинами которого служили три «Березки» — две на Ферсмана и одна на Ленинском проспекте, где рядом располагался универмаг «Москва», облюбованный «ломщиками».
Притягательность универмага для криминальных элементов знали и в милиции. Специальные сотрудники чуть ли не ежедневно задерживали аферистов. Но «ломая» деньги при расчетах со спекулянтами, жулик практически ничем не рисковал. Понемногу я присматривался к их работе. Главная трудность состояла в том, чтобы найти «лоха», остальное было делом техники.
Здесь ко мне подкатился Степа Очкарик — небольшого роста, тугой, как футбольный мяч, круглолицый обаятельный армянин. Степа пользовался всеобщим уважением: сам не просрочив ни разу карточного долга, он не спускал неуплаты никому, невзирая на лица. Накануне они с Крахом ездили получить долг в один из воровских притонов, к братьям Бугаям — угрюмым здоровякам-штангистам, известным «беспредельщикам». Почуяв в противнике за карточным столом слабинку, они начинали из него веревки вить, доходило до того, что они вводили новые правила в старые игры.
…Кровати в большой комнате «малины» были заняты парочками неопределенного возраста. Изжеванные, с серыми лицами, они беспрестанно подстегивали себя «бормотухой». Пили вчерную — повсюду громоздились пустые темно-зеленые «ноль-восемь».
Бугаи задержали на два дня уплату проигрыша Краху, причем третья часть суммы причиталась Очкарику. Один из дружков недорого продал адрес Бугаев и даже начертил план квартиры. Крах с Очкариком прошли в заднюю комнату, где небритый и опухший Бугай-старший, оттеснив к стене могучим задом почесывавшего шерстяную грудь младшего брата, ради развлечения резался в «терц» с Клячей, облаченным в новые белые джинсы, странно контрастировавшие с общим запустением и грязью.
Младший Бугай вскочил с кровати, как подброшенный пружиной. И не подумаешь, что в этой туше больше центнера:
— А, пришли? Сейчас будем убивать!
— Ты сначала деньги верни, а потом убивай, — в словах Очкарика самый строгий ревнитель блатных порядков не усмотрел бы ничего, провоцирующего конфликт. Завидное хладнокровие Степы позволило избежать мордобоя: драка, затеянная после предложения уплатить карточный долг, окончательно бы сгубила репутацию братьев в блатном мире. И хотя деньги так и не удалось получить, Степа марку выдержал.
Очкарик, В отличие от профессионального картежника Краха, вращался в самых различных блатных сферах, работая, так сказать, «многостаночником».
— Снимешь «лоха», подведешь ко мне. Мол, брат хочет жене шубу купить, а чеков не хватает. Старайся не давить ценой, чтобы оставить возможность рассчитаться, когда «сломаем». И спокойно — ты работаешь с нами, мы за все отвечаем.
Рядом с Очкариком отпивался горбоносый брюнет. Я и раньше видел его, но познакомился только сейчас. Давид (не знаю, имя это или кличка) не располагал к себе. Тем не менее работал удачно — привлеченные возможностью удачно спекульнуть чеками, люди переставали замечать его мрачную физиономию.
Карманник Бритва «работал» не больше двух часов в день, нервы не выдерживали. Да и зачем? Миллион все равно не заработаешь, а на девочек, на «ширку» и на черный день — хватало. Вор всегда знает, что впереди — тюрьма. И дело не в устаревших крайностях воровских законов: просто тюрьма — в числе неизбежных издержек производства. На заводе за брак лишают премии, а здесь — свободы.
Сорвав куш, Бритва немедленно покидал место «работы» — и засветиться боялся, и «вмазаться» спешил, нервишки успокоить. Ира тоже спешила — и ей не терпелось. Они сматывались вдвоем после «трудовых свершений», благо квартира была в полном их распоряжении. Видели бы все это ее родители, отбывшие на три года в Монголию.
Степан хорош в деле, но губит его любовь к слабому полу. Нет-нет, да и застанешь его, покупающим духи за сотню чеков. Теперь пиши пропало — ждет его какая-нибудь красотка. Как ей устоять — такой подарок из рук обаятельного, живого парня. И работа шла прахом. Духами дело не ограничивалось. Степан дарил телевизоры, дорогие украшения. «Зарабатывал» Очкарик много, но в чулок ничего не откладывал. Как и многие, он неоднократно отбывал по пятнадцать суток, и весь срок его снабжали едой из лучших ресторанов, Степан смеялся:
— А кто, кроме путан, меня накормит, кому я нужен? С вами с голоду подохнешь, такие все деловые. А девочки меня лю-убят!
Впадая в загул, Очкарик не мог остановиться, швырял деньги направо и налево. Помню, после недельного кутежа он попросил у меня в долг тысячу. Для «работы». Я таких денег с собой не носил — подозрительно. Потерпевший вполне мог опознать во мне «нечаянно» толкнувшего его молодого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46