После революции фон Третнофф примкнул к большевикам, с середины двадцатых работал в лаборатории нейроэнергетики под руководством все того же доктора Барченко, с начала тридцатых годов в компании экстрасенса Орландо и доцента Луни занимался организацией показательных судилищ на потребу великому кормчему. В то время в следственной практике существовали два направления — „физики“ и „химики“. Первые ломали подследственным ребра, вторые воздействовали наркотиками, психотропными средствами, в частности полями высокой частоты, а также прибегали к гипнотическому внушению. Руководство „химиками“ осуществляла дочь Дзержинского — Маргарита Тельце…»
«Яблочко от яблони…»
«Кстати, Сталин стараниями небезызвестного Гурджиева являлся посвященным высокого уровня, да и Феликс Эдмундович, с юношества будучи истовым католиком, тоже неплохо разбирался во всей этой оккультной кухне…»
«Весьма интересно, Аналитик. Но нельзя ли поближе к нашим баранам?..»
«Можно, конечно, хотя… Как вам понравится, например, следующее? Компьютерная программа поиска двойников определила, что на фотографии Отто Людвига фон Третноффа, сделанной в 1902 году, изображен основатель так называемой саксессной магии, известный оккультист и мистик Георгий Генрихович Грозен. Умерший… — вы крепко сидите на стуле? — совсем недавно, в девяностых годах!»
«В возрасте ста тридцати с чем-то лет? Столько не живут…»
«Тем не менее. Дорогой друг, тем не менее. Более того, Анастасия Павловна Шидловская скорее всего состоит с ним в самом близком родстве. Характерные лицевые признаки, знаете ли, и все такое прочее. В общем, девяностопроцентная вероятность!»
«Благодарю, Аналитик. Привет тонким мирам…»
ГЛАВА 20
Глянцевая поверхность воды, сверкавшая у подножия косогора, стремительно приближалась, и было в ее приближении нечто неописуемо страшное. Прохоров кувыркался через голову, словно подстреленный заяц, и никак не мог остановиться. Он скользил по сыпучему песку, хватался, обдирая в кровь ладони, за кусты, но все тщетно. Поверхность взорвалась фонтанами брызг, Сергей отчаянно закричал и… Ужас навалился душной, вязкой тяжестью, тренированные мышцы сделались беспомощными и непослушными, превратив его тело в намокшую тряпичную куклу, мыслей не стало, кроме одной — это конец… конец… конец…
…И, как всегда бывает во сне, за секунду до окончательной гибели пришло осознание, что это не наяву. Облегчение, которое испытываешь в миг освобождения из-под власти кошмара, не сравнится ни с чем. Прохоров вынырнул на поверхность, прокашлялся, с трудом разомкнул слипшиеся ресницы…
И вдруг понял, что особенно-то ничего не переменилось. Его по-прежнему окружал плотный, непроницаемый мрак. «Такую мать! — Слегка запаниковав, он рывком сел. — Где я, что… ой, блин…» Рядом слышалось дыхание явно бодрствующего мужчины, и Прохоров осторожно протянул руку:
— Эй, кто здесь?
В ответ заворчали:
— Я что тебе, Сергей Иванович, девка, чтобы впотьмах лапать?.. — Было слышно, как Лысый смачно почесался, разминая пальцы, захрустел суставами. — Димон, ты живой?
После только что перечувствованного во сне звук знакомого голоса показался Сергею ангельской музыкой. Реальность, кажется, понемногу возвращалась на место. Но почему же все-таки здесь было так темно?..
— Во отходняк… Чего ж мы нажрались-то так? Чернил или спирта метилового?.. — отозвался откуда-то слева быкообразный. Он громко, протяжно зевнул, потом виртуозно выругался. — С добрым утром, тетя Хая!
— Вам посылка из Шанхая, — шмыгнул перебитым носом Толя Громов. Повозившись в темноте, он присел на корточки, пошарил рукой. — А это чьи мощи?..
— Отлезь, Палач!.. — Товарищ Сухов резко отстранился, в голосе его вибрировала тревога, показавшаяся Прохорову очень знакомой. — Мужики, что случилось-то, а? Никак влипли, бля, во что-то…
— Эй, красногвардеец! Ты ножонками не очень сучи. — Черный Буйвол был суров, чувствовалось, что настроение у него не очень. — А то вырву из жопы с корнем!
Голос был сиплый спросонья, и Прохоров сделал вывод, что в этом странноватом забытье, от которого они почему-то все проснулись одновременно, райский сад с гуриями явно не приснился ни одному.
— Так, все закрыли рты. — Лысый говорил вроде буднично и спокойно, но было в его тоне что-то такое, отчего сжимаются внутренности и холод расползается по позвоночнику. — Закрыли? А теперь быстренько начали перекличку. Так… так… хорошо. Теперь поползли в стороны до ближайшей стенки.
Вскоре «ситуяйция» слегка прояснилась. Шестеро бойцов-финалистов и при них Лысый с Димоном пребывали в квадратном помещении размером двадцать пять на двадцать пять шагов. Все — в чем мать родила. В углу обнаружилась параша — круглое, с футбольный мяч, отверстие в полу, — и, судя по вони, исходившей оттуда, нынешняя восьмерка узников была здесь не первой. Окон и дверей никто не нашел, зато одна стена оказалась затянута металлической мелкоячеистой сеткой. До потолка высоко, не дотянуться…
«Каменный мешок, да и только…» — мелькнуло у Прохорова.
— Гранд-отель «Европа», — фыркнул Лысый.
— Ашит блят, попали, — подал голос Лаврентий Палыч. От волнения у него прорезался сильный кавказский акцент. — Мамой клянусь, хули было ехать в эту Норвегию!
— Вот-вот, генацвале, — зашелся истеричным хохотом Квазимодо. — И небось одни извращенцы вокруг. Дрочи теперь жопу кактусом…
Тормоз снова превозмог всколыхнувшуюся панику и попробовал смотреть на вещи оптимистично. Для этого потребовалось усилие, но в комнате («Какая комната, камера…») в самом деле было тепло и сухо, под ногами пружинил толстый синтетический ковер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120