Все перестройка, демократия, гласность. За что боролись, на то и напоролись.
Пантрик тем временем крысу придушил и поволок под стол четы Борисовых, однако же ни Гриша, ни супруга его Оля не обратили на кота ни алейшего внимания. С печальным видом, со слезой во взоре, они сосредоточенно сушили сухари. Собственно, основание для столь скорбного действа было не такое уж и веское — всего-то подписка о невыезде, однако, как говорится, от сумы и от тюрьмы… А все дело было в том, что с неделю назад Борисову наконец-то выдали зарплату, правда, не вожделенными дензнаками, а какой-то особо сложной, полученной от смежников по бартеру электроникой. Не мудрствуя лукаво, Гриша разобрал приборы на части, уложил составляющие в чемоданчик и отправился на ярмарку «Юнона» — делать свой маленький бизнес. Оплатил торговое место, осмотрелся и только принялся выкладывать товар, как бизнес был сделан! Невесть откуда вынырнувший статный мужчина в фирменных очках на ломаном русском предложил продать все оптом за восемьдесят долларов. Господи, за восемьдесят долларов! Гип-гип-гип-гип ура! Таких денег Гриша не держал в руках сроду! Он тут же согласился, долго, ликуя, рассматривал портреты Гранта, Джексона и Гамильтона, в ближайшем валютнике слил десять баксов и, накупив еды, решил устроить пир. Чтоб на весь мир — с пельменями «Останкинскими», колбасой «Телячьей» и молдавским, полунатуральным, восхитительнейшим томатным соком. Только спокойно переварить яства ему не дали. Борисова взяли сразу после обеда, приехали на трех машинах с сиренами, надели наручники и увезли в дивное серое строение у Невы, такое высокое, что из его подвалов, говорят, отлично видна Колыма…
— Что, гад, продал родину? — Спросили у него в просторном кабинете с решетчатыми окнами и железной, вмурованной в пол табуреткой. — Ну как, будем признаваться или будем запираться?
Запираться Гриша не стал. Подробно, как на духу, он рассказал, что до женитьбы занимался онанизмом, в школе был тайно влюблен в Людмилу Гурченко и супруге изменил лишь единожды, да и то частично, петтингом. Суровые дядьки внимательно слушали его, хмурились, переглядывались друг с другом, а потом старший приказал водворить Гришу в одиночную камеру:
— Ничего, посиди-ка пока, может, перестанешь валять дурака.
Поздно вечером Борисова повели на очную ставку с давешним покупателем. Тот оказался злостным шпионом-диверсантом, давно уже мозолившим глаза нашим органам. Ему-то Гриша и продал за восемьдесят долларов секретное оружие родины — спин-торсионный психотронный генератор. Но, слава труду, враг далеко не ушел!
В то же самое время в квартире на Кирочной происходил обыск. Понятыми взяли Тараса Кораблева и мадам Досталь, искали в комнате Борисовых, в местах общего пользования, в коридоре, в чулане, на кухне. В качестве вещдоков забрали семьдесят долларов, спрятанные Борисовым на черный день, и старый телевизор тети Фиры, уже не поддающийся восстановлению и убранный Снегиревым в чулан. Наверное, он был очень похож на спинтор-сионный генератор.
Вернулся Гриша уже под утро, голодный, злой, пропахший парашей, и, наплевав на высокую роль интеллигента в российском постперестроечном процессе, громко выругал по матери и демократию, и приватизацию, и мудака гаранта, и всю эту сволочь, которая мешает людям жить. Народ смотрел на него по-разному. Новомосковских с уважением, Таня Дергункова косо, мадам Досталь — как на врага народа. Тарас же Кораблев кивал с полнейшим пониманием, ему тоже в свое время пришлось нюхнуть параши. Снегирев пялиться на Гришу не стал, вечером сунул ему под дверь сотню баксов, — кто-кто, а уж он-то хорошо знал, какие у наших чекистов чистые руки, горячие сердца и холодные головы.
Сейчас же Алексей сидел на кухне и, невзирая на кошачьи игрища, невозмутимо занимался тремя вещами сразу: пил чай, наблюдал, как чинят тети-Фирину «Оку», и, содрогаясь, листал бульварный, убойно-эротический роман. Книжечка была еще та, о приключениях наших разведчиков на просторах Снопа. Главный герой, Тарас Тарасович Максаев, гинеколог по специальности, был завербован, обрезан и отправлен в Тель-Авив, где под видом банщика Хайма Соломона внедрился и начал новую жизнь. Рядом с ним, бок о бок, сражались на невидимом фронте радист-трансвестит Вася Хренов, активный извращенец Нодар Сукашвили, связист-онанист Моня Лившиц и глубоко законспирированная советская разведчица полковник Давалова, ради интересов родины сменившая даже свою сексуальную ориентацию.
"…Агафья Ивановна пробудилась пополудни с тяжелой головой, после вчерашнего ее тошнило. Состояние полковницы осложнялось тем, что в области гениталий наблюдался сильный зуд, — это не на шутку разгулялись маленькие въедливые насекомые, которыми с разведчицей щедро поделилась какая-то империалистическая сволочь. «Пора менять легенду». Остервенело почесываясь, Давалова зевнула, а из парной уже вовсю доносилось мерзкое зловоние — это генерал Хайм Соломон готовил в шайке утренний коктейль для улучшения здоровья и нейтрализации коктейля вчерашнего.
Когда тазик с лекарством опустел и чекистам полегчало, тронулись. В пути пели песни и в целях конспирации блевали не в придорожные кусты, а в специальную емкость, опломбированную личной печатью Хайма Соломона. Наконец сделали привал, чтобы оправиться и размяться, и тут Агафья Ивановна с брезгливостью обнаружила, что ни Нодар Сукашвили, ни Моня Лившиц на ее девичьи прелести более не реагируют, а усиленно сожительствуют с Васей Хреновым, который необычайно похорошел и заневестился.
— Извращенцы поганые, — сплюнула Давалова и со злости занялась своим пошатнувшимся здоровьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120