— Надеюсь стать, — с гордостью ответила Кристина.
— Ладно, художник, поздно уже. Я тебе постелю здесь, если ты не возражаешь.
* * *
— Сереженька, а у меня твой любимый борщ! — Людмила выскочила в прихожую, лишь заслышав, как поворачивается ключ в скважине.
Плещеев улыбнулся: до чего все-таки у него замечательная жена. Никаких упреков, никаких надутых губ, никакого «наконец-то явился!» и даже «как я волнуюсь!». Идеальная подруга жизни для того, кто служит в правоохранительных органах. Особенно в такой организации, как «Эгида-плюс».
— Вот спасибо! — Плещеев поцеловал жену. — Сейчас отведаем! Только я сделаю один совсем короткий звонок, хорошо? А ты пока ставь тарелки.
Плещеев снял трубку и набрал уже знакомый номер:
— Снова Плещеев. Пароль «Синдбад». Нужно выяснить имя еще одного автовладельца. «Москвич», номерной знак р5027лг. Что? Павленко Павел Адрианович, спортивный врач? Работает в теннисном клубе? Спасибо большое, этого пока достаточно.
— Все на столе! — выглянула из кухни Людмила.
— Да-да, уже иду! — сказал Плещеев, пробормотав про себя: «Ну-ну, Воронов».

Гармония мира не знает границ

Кристина проснулась, открыла глаза и на миг растерялась. Где-то высоко над головой белел, точнее, все еще серел в предрассветном полумраке лепной потолок, с которого торжественно свисала старинная хрустальная люстра.
Она снова зажмурилась, а потом медленно раскрыла глаза и стала осматриваться. Прямо перед собой на стене она увидела картину. Это было какое-то чудо, хотя, казалось, она ее уже видела. Иногда бывает, что вдруг останавливаешься в музее перед полотном, мимо которого ходил много раз, не обращая особого внимания, и вдруг замираешь, пораженный.
Ясный, хотя и немного прохладный летний день, И женщина в светлом платке и синем жакете бережно и немного неловко, по-городскому, держащая перед собой петуха с алым гребешком и ярким хвостом. И оперение хвоста сочетается с цветным платком, с зеленой травой и голубым небом. И во всех них — в мире, в женщине и в петухе — какая-то поразительная гармония.
«Гармония мира не знает границ», — почему-то вспомнила Кристина и снова опустила голову на подушку.
Она вдруг почувствовала, как ужасно болит бедро. И только теперь все вспомнила. Вчера, когда она выскочила от Лидии, ее сбила машина. Это Кристина помнила очень смутно. Потом она, наверно, потеряла сознание и очнулась здесь, у Вадима Воронова. И сейчас, вспомнив об этом, она снова поразилась. Это было похоже на сказку. Только не тот Вадим Воронов, чьи работы она видела в Доме ученых, а его внук. Но внук, ей тоже понравился. Такой красивый. И он ее спас!
Кристина откинула плед. Действительно, на бедре красовался огромный сине-черный синяк. Еще болела голова. Наверно, ударилась об асфальт.
Девчонка спрыгнула с дивана и чуть не застонала от боли, затем уже гораздо медленнее и аккуратнее поставила ноги на паркет. Он оказался совсем не холодный, вовсе не такой, как линолеум у нее дома.
В гостиной вдоль одной из стен стояли высокие шкафы, за. стеклами которых она увидела настоящее богатство — тут были художественные альбомы по всем художникам и эпохам, какие только можно вообразить. Вот четыре толстенных фолианта, кажется по-французски, «Итальянское искусство Ренессанса».
«Везет же некоторым. Протянул руку, снял книгу с полки. И все это дома, а не где-то в Публичке», — думала Кристина, но без всякой злобы. Он еще совсем маленьким мог взять и посмотреть импрессионистов или Врубеля, да хоть Сальвадора Дали. А Кристина о существовании Иеронима Босха узнала, когда ей было уже шестнадцать и она училась в художественной школе. Дома у них в детстве не то что альбомов по искусству, просто книг было — две полочки. А тут!
«А говорят, все люди равны, — с грустью думала она. — Не получается. У одного с детства — огромная библиотека, а у другого только «Как научиться шить?» и «Триста блюд из хамсы и тюльки». А у третьих и того нет. И родились они не в Петербурге».
Она вспомнила Лиду — с нее же все началось. Лида опять принялась, как она говорит, объективно разбирать по косточкам Кристинин характер — за неимением других объектов. Сначала уличала ее в каких-то «измах» — не в простом эгоизме, а в чем-то таком более изощренном. Потом переключилась на Эрика Берна — она очень увлекалась им в последнее время. Лидия вообще была склонна к увлечениям и переходила в этом всякие границы. Вот и теперь она не могла говорить ни о чем другом, кроме «Игр, в которые играют люди», и все на свете объясняла через жизненные сюжеты. Она взахлеб пересказывала эти теории Кристине, а потом потребовала, чтобы та рассказала ей, героем какой сказки она считала себя в детстве. Кристина не знала, и Лида стала обвинять ее в желании скрыть свою сущность. А потом заявила, что Кристина двуличная. Это было уже слишком.
Кристина отчетливо вспомнила глаза Лиды — сердитые, колючие. Она терпеть не могла, когда другие. не разделяли ее увлечений.
— Зачем же ты со мной общаешься, если я такая двуличная? — спросила Кристина.
— Сама не знаю, — ответила Лида.
Все бы обошлось, если бы она не добавила:
— Для меня самой это полная загадка.
И тут Кристина вспылила. Это с ней иногда случалось. Она, правда, быстро отходила, но в гневе могла натворить много чего. Вчера, правда, она всего только бросилась в прихожую и, на ходу надевая плащ, понеслась бегом вниз по лестнице, затем бегом через улицу… Остальное известно.
Но и сейчас, когда она вспомнила о Лиде, ей снова стало до слез обидно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151