Знали бы, написали бы. Это же сведения не для «Криминальной хроники» на Ти-Ви, а для служебного пользования. Значит, смежники сами не знают.
— Аллочка, — Плещеев вышел в приемную, — свяжитесь, пожалуйста, с шестой городской больницей, узнайте, как там гражданин Бугаев и те, кого доставили вместе с ним.
Затем Плещеев постучал в кабинет криминалиста Дубинина:
— Осаф Александрович, к вам можно?
В ответ раздалось нечленораздельное «мм-г-ммм», по-видимому означавшее: «Входите, пожалуйста». Дубинин сидел перед компьютером, на дисплее мелькали какие-то файлы — так быстро, что было невозможно понять, как он умудряется успеть что-то прочесть.
— Мм-да? — вопросительно произнес криминалист, не отрываясь от работы.
— Вы слышали о разборке в Александровской? Это рядом с Пушкином.
— Мг, — утвердительно отозвался Дубинин, затем резко повернулся на крутящемся стуле и уставился прямо на Плещеева: — Вы об избиении бугаевской команды?
— Как вы о них ласково: «команда»… О них самых. Так вы уже знаете?
— Не только знаю, а даже разжился описанием места действия. — Дубинин снова повернулся к компьютеру и бешено замолотил по клавиатуре. — Вот. Тут пока немного, не успели еще информацию полностью передать. Но кое-что ясно уже сейчас. — Он сделал многозначительную паузу. — Знакомый почерк.
В кабинет криминалиста ворвалась секретарша Аллочка. Она была взволнована, что случалось с ней нечасто.
— Саша Лоскутков вас просит, Сергей Петрович. Что-то очень срочное!
Плещеев буквально вырвал трубку у нее из рук:
— Лоскутков! Вы в Александровской?! Что там у вас?!
— Полный разгром, Сергей Петрович. Кто-то здесь побывал до нас. Сейчас как раз приехала следственная бригада. Судмедэксперт считает, что смерть наступила между двенадцатью и двумя ночи. Так что вот, — голос его звучал растерянно, такое с Лоскутковым случилось впервые, — нас опередили. Кто-то с ними успел посчитаться.
— Где трупы? — коротко спросил Плещеев.
— Четверых увезли в морг, а троих в больницу.
— Хорошо, возвращайтесь. Но раз уж вы там, осмотрите все как полагается. Если смежники будут препятствовать, звони.
Он повесил трубку.
— Ничего себе. Ну и дела!
— Ну и что вы думаете? — спросил Дубинин. — У меня, например, есть гипотеза. Я бы даже без ложной скромности сказал — теория.
— Подождем, что покажут оставшиеся в живых…
Дубинин хмыкнул и хотел было что-то сказать, но его прервала все та же Аллочка.
— Сергей Петрович, — сказала она, — я дозвонилась до больницы, Бугаев скончался, не приходя в сознание. И еще один тоже умер. Они даже не знают, кто он. При нем не было никаких документов.
— Так. — Плещеев снял очки и протер их. — Ну а третий?
— А третий… Молодой совсем парень, он не может давать показания и очень не скоро сможет. У него там что-то очень важное задето, я только забыла, как оно называется.
Аллочка беспомощно замолчала.
— Хорошо, идите, — махнул рукой Плещеев.
— Вы могли не звонить в больницу. Лично я в исходе не сомневался, — торжественно сказал Дубинин. — Этот человек не оставляет свидетелей. И если парень будет жить — молодой, говорите? — значит, он его просто пожалел. Если он способен жалеть. В любом случае он сделал это сознательно.
— Да кто «он»? — воскликнул Плещеев, у которого уже гудела голова. — О ком вы?
— Как о ком? — притворно изумился Дубинин. — А вы еще не догадались? Ведь так расправиться с бугаевской группировкой мог только один человек. Согласны?
Плещеев задумался. Он понимал, куда клонит старый криминалист. Что ж, правдоподобно. И в то же время парадоксально. Снова на его пути встает этот человек. Киллер-легенда.
Дверь распахнулась, и в кабинет влетела Пиновская.
— Я уверена, — с порога воскликнула она, — это Скунс!


Часть первая

Спите, жители Багдада…

Казалось, мир распахнул перед ним золотые ворота радужных, но вполне реальных надежд. Вадим закончил наконец институт — это в двадцать четыре-то года, после двух академок. Диплом за вполне умеренную мзду написал однокашник-очкарик, который одного раза и подтянуться-то не мог, зато отлично разбирался в камушках, как Вадим презрительно называл геологические премудрости.
Вадим защитил диплом, написанный очкариком, не испытывая ни малейшей неловкости — напротив, приятно грело сознание того, что помог такому вот заморышу-слабаку. Зато теперь можно было потрясти корочками перед носом родителей. И — в спорт! С тех пор как Вадим стал подающим надежды, он понял, что теннис даст ему то, чего не дадут никакие камушки в мире, — замелькали за окнами бесчисленных автобусов сначала российские города, затем европейские столицы. Отели становились все лучше, а банкеты дороже. Тишина и прелесть отцовской профессорской квартиры уже не казались такими манящими. Было кое-что попритягательней. И шведский стол в пятизвездочном отеле привлекал больше скромного завтрака на фоне резного дубового буфета.
А потом случилось то, чего Вадим ждал, — его рекомендовали на Кубок Кремля. Действительно, в тот сезон ему казалось, что, выходя на корт, он не стоит на земле, а летит по воздуху, все удавалось легко и красиво, и комментаторы называли его самым техничным игроком, отмечая его интеллигентную игру.
— Не знаю, что может быть интеллигентного в спорте? — пожав плечами, откомментировала это мама.
— Но ведь бывают же головорезы от науки, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151